Подразумевалась вера в некое верховное божество, не имеющее ничего общего ни с ветхозаветным Богом, ни с Христом. Крест заменила свастика. Нацисты рьяно отторгали христианство в любом его виде, думаю, оттого, что им претили человеческие ценности. «…Идут христиане, от катов Христовы заветы припрятав, иначе — тюремный срок. Нацисты хохочут над ними: он изгнан богами иными — их мирный еврейский бог!» (Бертольт Брехт).
В Брауншвейге собор был переделан нацистами в так называемое «Национальное святилище». В это время премьер-министром земли Брауншвейг был Дитрих Клаггес, тот самый, который в 1932 году помог получить государственную должность и германское гражданство австрийцу Адольфу Гитлеру, без которого тот не смог бы быть избранным рейхспрезидентом или рейхсканцлером. По предложению Клаггеса в июле 1933 года Еккельн стал главным полицейским земли Брауншвейг.
«Законно лишь то, что Германии впрок»
«С июля 1933 года до июня 1940 года я работал в качестве руководителя Северо-Западной группы СС и одновременно был начальником земельной полиции в Брауншвейге». И это все, Еккельн на эту тему на следствии особо не распространялся, да его и не спрашивали. А если б и спросили, вряд ли бы стал рассказывать о такой, к примеру, истории.
29 июня 1933 года в Брауншвейге две группы — одна из эсэсовцев, вторая из штурмовиков — одновременно занялись поиском подпольщиков, распространявших антинацистские листовки. Одетые в гражданскую одежду, они не опознали друг друга и устроили между собой перестрелку, в ходе которой один эсэсовец был убит. В качестве возмездия — вопреки фактам — Еккельн приказал расстрелять 11 коммунистов. Они были расстреляны у деревни Ризеберг.
В первые месяцы после прихода Гитлера к власти полиция с помощью штурмовиков арестовывала и отправляла в концлагеря социал-демократов, коммунистов, руководителей профсоюзов. Брауншвейг не был исключением. Но столь явный полицейский произвол долго продолжаться не мог — все же это Германия с ее традициями почитания закона и независимыми — до поры — судьями. Новые хозяева страны вынуждены были с этим считаться. Более того, притворяться поборниками законности.
Таковым себя воображал Бруно Штреккенбах, пришедший на службу в полицию примерно в то же время, что и Еккельн, и тоже по направлению СС. Так вот, на допросах на Лубянке он возмущался: «Многие арестованные после прихода фашистов к власти беззаконно избивались, давали ложные показания, а потом в суде от них отказывались». Ему, как честному человеку, пришлось «усилить законность». Свои пояснения от 12 июня 1945 года Штреккенбах заканчивает на высокой ноте: «Я не творил произвола и жестокости, а, наоборот, там, где мне приходилось сталкиваться с подобными делами, я выступал против них, хотя тем самым создавал для себя трудности».
Под эвфемизмом «трудности» Штреккенбах имел в виду угрозу увольнения. О ее реальности можно судить по эпизоду, случившемуся в Вертхайме. С криком «Евреи, убирайтесь вон!» штурмовики ворвались в здание суда и больше недели его удерживали. Когда местный начальник полиции попросил помощи в Берлине, ему посоветовали избегать стычек со штурмовиками, а потом уволили.
Став канцлером, Гитлер назначил министром внутренних дел своего старого знакомого — доктора права Вильгельма Фрика. Тот сразу заявил: большинство судей и юристов в Берлине — евреи, подразумевая, что с этим надо что-то делать. Ну, большинство не большинство, а все неарийцы немедленно были изгнаны из Верховного апелляционного суда Пруссии ворвавшимися туда штурмовиками. Референдарий этого суда, молодой юрист Себастьян Хафнер оставил воспоминания об одном из эпизодов этого вторжения. О том, как один из адвокатов-евреев «взъерепенился — и был жестоко избит. Я узнал, кто был этот адвокат: фронтовик, пять раз раненный, потерявший глаз, он дослужился до чина капитана, наверное, он на свою беду повел себя как в былые времена, когда ему случалось вправлять мозги зарвавшейся солдатне».
И все же первые два года после прихода к власти нацисты в основном преследовали коммунистов и либералов. Когда с ними покончили, в 1935 году принялись за евреев.
Министром юстиции стал адвокат Гитлера, доктор права Ганс Франк (в будущем — «польский мясник», гауляйтер Польши). «Фундамент всех основных законов, — вещал он, — это национал-социалистическая идеология и в особенности ее истолкование в партийной программе и речах фюрера».