— Никогда не видел женщину, которая спит в мужском белье.
— Теперь увидел. — Осторожно, стараясь не переступать порог комнаты, Рози наклонилась вперед и притворила дверь во вторую спальню. Скрип петель пробрал ее до костей и отозвался в сознании беззвучным криком. Спотыкаясь, она побрела в кухню, смутно понимая, что Стоун идет следом. — Надо мне выпить воды. Господи! У меня во рту так пересохло, будто целое стадо техасских лонгхорнов[1] протопало через него.
— Если тебе так плохо от спиртного, зачем столько пить? — Стоун наблюдал, как она, шатаясь, натыкается на мебель. Наконец она добралась до кухни и широкой полки, где стояло ведро с ковшом.
Поставив ведро на стол, Рози тяжело рухнула на скамью. После нескольких неудачных попыток она зачерпнула воды и жадно выпила, затем опрокинула ковш воды на лицо, намочив при этом свое ночное одеяние.
— До сих пор не могу поверить, что не слышала, как ты открыл ту дверь, — пробормотала Рози, уставившись в одну точку. Ее глаза отдыхали в полутемной кухне, освещенной лишь тусклыми отблесками тлеющих в духовке угольков. Из комнатушки за кладовой доносилось мерное похрапывание Лодиши.
— Чья это спальня? — Стоун уселся напротив, критически разглядывая Рози. Теперь, когда его лицо больше не скрывала густая растительность, она ясно видела, что оно выражает отвращение.
— Ничья.
— Но там висит одежда, на бюро я видел бритвенные принадлежности.
— Проклятие, да забудь ты об этой комнате! Тебя это не касается.
Раздраженная его вопросами, Рози выпила еще один ковш воды, с шумом прополоскав вначале рот. Она чувствовала, что поступила опрометчиво, выбравшись из постели. Кухня начала медленно кружиться у нее перед глазами, постепенно набирая скорость. Дрожащими руками Рози ухватилась за стол.
— Зачем ты так себя мучаешь? — спросил Стоун. Должно быть, он говорил тихо, но его голос прогрохотал у нее в голове, и она болезненно поморщилась.
— Отстань. Нет у тебя никакого права всюду совать свой нос и приставать ко мне.
— Разве? — Под его жестким взглядом она смущенно поежилась. — Я пошарил по книжным полкам, Рози. Гете, Шиллер, Лессинг, Шелли, Байрон, сэр Вальтер Скотт. Может, хватит дурака валять? Ты не какая-нибудь невежественная пастушка с фермы.
Внезапно ее личность раздвоилась. Одна Рози Малви сидела, притулившись к кухонному столу, пьяная, как индеец на фактории. Другая парила под потолком, с отвращением взирая вниз. Эта Рози Малви видела Боуи Стоуна, сдержанного, чисто выбритого, со всеми волнующими признаками мужчины, о котором можно только мечтать. Видела она и горькую пьяницу, развалившуюся напротив, в грязном нижнем белье красного цвета, со свалявшимися, сальными волосами и заплывшими глазами — такими же, как подбитый глаз Стоуна. Вторая Рози находила эту брачную ночь чертовски странной.
Краска бросилась ей в лицо, слезы подступили к глазам. Душа Рози корчилась от стыда.
— Еще никто не умер от пары глотков, — пробормотала она, скрывая за бравадой смятение.
— Ты называешь парой глотков целую бутылку за один присест? Нужно быть на короткой ноге со спиртным, чтобы уговорить в одиночку бутылку виски и оставаться на ногах.
Что-то взорвалось в черепе Рози, вспыхнув белым ослепительным пламенем. Когда к ней снова вернулась способность видеть, они со Стоуном стояли посреди кухни и она, раскачиваясь из стороны в сторону, как безумная орала на него:
— Да провались все к дьяволу! Этот проклятый скрип, ветер, прерия, эта ферма, а главное — я сама! Если бы можно было повернуть время вспять! Как бы я хотела улететь отсюда, нетронутая и чистая! — Подняв руки, Рози зажала уши ладонями. — Я не могу больше думать, не хочу ничего помнить. Не желаю слышать этот скрип. Они все знали, я видела это по их глазам. Но ничего не делали, а я не смела попросить. — В ее глазах застыло дикое выражение, словно она видела что-то ужасное и не могла отвести взгляд. — А потом этот паводок, и он умер раньше, чем я была готова. Он надул меня!
— Рози? — Стоун потянулся к ней, но она отскочила, оттолкнув его руки и сожалея, что револьвер остался в спальне.
— Не прикасайся ко мне! — пятясь, взвизгнула Рози и обхватила грудь руками. — Я омерзительна! Грязная и уродливая! Не дотрагивайся до меня!
— Ради Бога! Позволь мне только…
Слезы хлынули потоком, соленые и жгучие, унижая ее почти так же, как непрошеные слова, срывавшиеся с губ.
— Это я должна была стоять на виселице сегодня! Там мне самое место.
Комната вращалась все быстрее, желчь устремилась к горлу, когда она, безуспешно пытаясь удержаться на ногах, вскинула руки. Пол взмыл вверх, краски смешались в бешеном вихре, сливаясь в привычный мрак, суливший забвение. На мгновение перед Рози мелькнуло хмурое лицо Стоуна, разукрашенное желтыми, зелеными и лиловыми синяками, она ощутила укол стыда и провалилась в черноту.
Прежде чем Рози грохнулась о жесткие доски пола, Боуи поймал ее и подхватил на руки, удивляясь, как мало она весит. Длинные пряди сальных волос свисали с его руки, из открытого рта вырывалось пропитанное винными парами дыхание. Пуговица отлетела от ворота трико и покатилась по полу. Стараясь не смотреть на обнажившиеся округлости груди, совершенно растерянный, Боуи стоял посреди кухни и не знал, что делать.
— Несите-ка ее в постель, — распорядилась Лодиша, материализовавшись из теней. В наброшенной поверх ночной сорочки шали, неслышно ступая в комнатных туфлях без каблуков, она подошла ближе и удрученно покачала головой. — Уж как мы с Джоном Хоукинзом надеялись, что сегодня она не напьется, в свою-то брачную ночь! Видно, эта одежа ее доконала. — Тяжкий вздох всколыхнул ее полную грудь, и она зашаркала через гостиную, махнув Боуи рукой, чтобы следовал за ней.
Боуи осторожно опустил Рози на кровать и повернул на бок, чтобы она не захлебнулась, если ее вырвет во сне. Свет лампы, горевшей в гостиной, падал на лицо женщины, и неожиданно он представил себе, как бы она выглядела, сложись все иначе. В других обстоятельствах Рози Малви была бы сногсшибательной красавицей. В ее чертах сочеталась сила и утонченность, тело было женственно округлым и гибким. Боуи не понимал, с чего он взял, будто она уродлива. Изрядно запущенна, но далеко не уродлива.
Он с любопытством оглядел крошечную комнатку, отметив отсутствие каких бы то ни было женских принадлежностей. Комната была голой и пустой, словно пристанище солдата. Ничто не говорило о том, что это спальня молодой женщины.
Положив револьвер на прикроватный столик, Лодиша укрыла Рози, откинула с ее лба волосы и прошлепала к двери.
— Раз все равно не спим, давайте выпьем горячего кофейку с остатками пирога.
Стоун последовал на кухню за Лодишей, на спине которой забавно подпрыгивала заплетенная на ночь коса, и сел за стол.
— Неужели так каждый вечер?
— Почти. — Лодиша налила кофе в оловянные кружки, подтолкнула к нему кусок пирога и, перекинув косу через плечо, уселась напротив. — А мы-то с Джоном Хоукинзом надеялись, что муж немного успокоит ее. Да, видно, зря. — Нахмурившись, негритянка повернулась к занесенному снегом окну.
— Почему она пьет?
— Некоторые пьют, чтобы забыть, ну да не мне судить об этом.
Боуи доел пирог, чтобы не обидеть Лодишу. Есть ему не хотелось, и он в раздумье вертел кружку между ладонями.
— Роуз Мэри была замужем?
— Вот уж нет, кэптин. Рози не любит мужчин ни под каким видом. А почему вы спрашиваете?
— Просто интересно. Могила во дворе. Спальня. Мужская одежда. Я подумал, что это принадлежало бывшему мужу. Тогда кому же?
Лодиша помедлила, явно колеблясь, потерла себя по груди и вздохнула.
— Наверное, большой беды не будет, если я скажу. Все, что вы заметили… все это Фрэнка Блевинза, отчима Рози. — Ее добродушное лицо исказилось ненавистью и глубоким презрением. — Он теперь в земле, и слава Богу!