Меган улыбнулась ему, и у него сразу стало легче на душе.
— На самом деле это ты заставил меня осознать, как пренебрежительно я относилась к матери.
— Но я никогда…
— Нет-нет, ты ничего такого не говорил. Я поняла это в тот день, когда ты назвал Наоми одинокой старой женщиной.
Цепь натужно заскрипела в тот момент, когда Натан резким движением остановил качели.
— Бог мой! Если бы я хоть на минуту подумал…
— Я знаю. Но ты открыл мне глаза. У мамы было много замечательных друзей, но мужа с ней не было. Да и дочь была так занята, что никогда не уделяла ей немножечко времени. И все же она дала мне то, в чем я больше всего нуждалась в тот момент, когда моя жизнь пошла кувырком: она дала мне дом.
Слова Меган стучали у него в голове, отдавались эхом, будили вопросы. Меган говорила о матери, но те же слова применимы и к отцу, тем более когда матери нет. Дом должен быть там, где живет отец. Вернее, приходя к отцу, ты должен чувствовать себя дома. Но Престон этого не ощущал. Что сделает его, Натана, родной сын, когда захочет найти убежище от невзгод? Куда пойдет, когда ему понадобится дом?
Все это время Натан считал, что то нежелание, с каким Престон приезжает домой, вызвано лишь тем, что Сары больше нет с ними. Но черт возьми, отец у Престона жив! Тогда почему мальчишка чувствует себя бездомным? Хотел бы Натан знать. Вернее, ему бы следовало знать ответ на этот вопрос.
— Извини, — сказала Меган, — ты здесь не для того, чтобы я сваливала вину на тебя.
— Вину? Ты считаешь себя виноватой? Отчего же? Ты приехала к матери в этот трудный для тебя период и почувствовала себя нужной. И еще: она знала, что ты не приехала бы, если бы ее не любила.
Меган пожала его руку.
— Спасибо.
— Это правда. И знаешь, я завидую Наоми. Не думаю, что мой сын мог бы сказать, что я всегда открыт ему. Возможно, материнская любовь иная, чем отцовская.
— Тебе лучше знать, — проговорила она, положив руку ему на бедро. — Ты любишь своего сына. Ты хочешь для него лучшего. Ни одна мать не может дать своему ребенку больше любви.
Натан вздохнул, удивленно спросив себя, как ей удается одним прикосновением и парой слов растопить лед на сердце и наполнить его теплом, которое он так давно не ощущал. Натану хотелось ответить ей тем же. Больше всего на свете ему хотелось вот так держать ее и никогда не отпускать.
Вместе. Быть вместе. Общность. Общность во всем. Он никогда в полной мере не понимал смысл этих слов. Но он и не задумывался об их смысле, пока не встретил Меган. Он хотел узнать полноту страсти и нежности, полноту взаимопонимания, познать те дары взаимной любви, к которым с Сарой он успел лишь прикоснуться.
Они были такими разными: он и Сара. И хотя они любили друг друга глубоко и искренне, они никогда не испытывали того, что называют полным слиянием тел и душ. Но с Меган, как ему казалось, это было бы возможно. Если бы… Нет, не останется она в Фармвилле.
— Хороший был сегодня день, — сказала Меган, нарушив тишину.
— Хороший, — согласился он, отведя с ее щеки выбившуюся прядь.
Меган улыбнулась.
— Даже при том, что мы пару раз друг другу чуть было не вцепились в глотку.
— Это потому, что нам есть друг до друга дело, — философски заметил Натан.
С этими словами он встал и подошел к перилам веранды. Он не думал, что Меган говорила кому-либо о тех чувствах, что родились между ними.
Что бы она сказала о нем, если бы узнала, что он только и думает, как бы поскорее затащить ее в кровать, овладеть, сделать своей? Натан оглянулся. Она улыбалась.
Натан почувствовал, как твердеет его плоть и учащается дыхание. Если он задержится еще ненадолго, то не сможет контролировать себя. Но натиск недопустим, если не хочешь разрушить тот хрупкий и тонкий, как осенний лед, мостик доверия, что чудом возник между ними. Он не знал, почему для него было так важно сохранить ее доверие.
Меган порозовела под его взглядом.
— Сегодня был не просто хороший день.
Она встала и сделала шаг к нему, затем другой.
— Спасибо, что взял меня на аукцион. Спасибо, что разделил со мной ужин. А что касается разговоров, то, — со стыдливой улыбкой закончила она, — теперь ты, наверное, предпочтешь общество Рокки в качестве собеседника, невзирая на скудость его словаря.
Он коснулся ее щеки подушечкой указательного пальца. Губы ее раскрылись. Он взглянул на розовый кончик ее языка и, борясь с подступившей хрипотой, сбивчиво сказал: