– Принесите со склада коробку перчаток. Это будет полезнее, чем ваш лепет, – произнёс он, возвращаясь к методичной подготовке раствора.
Я смотрела, как кивнула девушка, а сама так и не смогла определиться с дальнейшими действиями, только убрала руки за спину.
Невысокая, темненькая медсестра ушла, так и не сказав ни слова. Судя по всему, они все здесь привычные к подобному обращению со стороны молодого врача.
Так и хочется напомнить ему о вежливости.
– Это было грубо, – не стала я себя сдерживать, хотя в голове так и крутился вопрос: «В кого?»
– Вежливость сродни лицемерию, – произнес Роман Алексеевич, наконец, поворачиваясь ко мне лицом и погружая в меня острый, как скальпель, взгляд.
Я ощутила кожей, как глубоко он входит, раскрывая внутренний мир желаний, о которых я даже не подозревала.
Глаза в глаза. Воздух в стерильном помещении стал густым и терпким, как туман в горах. Захотелось открыть окно, вдохнуть воздуха, получить хотя бы пару секунд свободы. Я отвернулась, прерывая сладостный гипноз.
По телу пронеслась дрожь стыда от того, как я пела дифирамбы Роману Алексеевичу, пока лежала без сознания.
И судя по наметившейся на губах усмешке, он об этом знал.
Что он там сказал?
– Я не согласна, – проговорила всё-таки, осматривая белые стены, стеклянные шкафчики, стараясь отвлечься от его мужественности, от которой тело немело, а чувства обострялись.
Но даже стойкий запах дезинфекторов, не заглушал острого аромата мужчины, что сделал шаг по направлению ко мне.
– Ложитесь, Синицына,
–– Посмотрим, как скоро вы покинете эти благословенные стены.
Насмешливое слово, которое не показало сути его отношения к своей профессии.
Он подошел совсем близко, набрасывая тень своим крепким сильным телом, а я не могла сдвинуться с места, чтобы выполнить элементарное распоряжение и закончить уже эту пытку. Он был выше меня почти на голову, и это подавляло.
Была бы я на пуантах. В своей рабочей обуви я всегда чувствовала себя увереннее, словно взбираясь на некий безопасный пьедестал.
Подняв взгляд, я посмотрела на него снизу вверх и мгновенно задохнулась от того желания, что плескалось на дне его глаз. Они потемнели еще больше и стали похожими на грозовое небо перед долгоиграющим дождем.
– Вы любите свою работу? – снова задала я вопрос, пытаясь отдалить хоть на миг свое неизбежное падение. Отвести взгляд и сделать шаг назад оказалось сложно, словно Роман Алексеевич был светом в окне, а я мотыльком.
Получилось, и из горла вырвался вздох облегчения. Я и не заметила, как наткнулась на препятствие в виде кушетки и ноги подогнулись, вынуждая меня сесть.
– Это работа, – пожал он плечами, и прикрыл глаза, делая глубокий прерывистый вдох.
Я медленно опустилась на медицинское ложе, а он кинул взгляд сначала на моё порозовевшее лицо, на часто вздымающуюся грудь, а потом на ступни ног.
Значит, заметил. Ну, ещё бы, на операции потребовали снять все, хотя я и долго ревела, отказываясь показывать ноги. Стыдно. Просто в тот момент хотелось оставить хоть что-то своё, и не объяснять любопытным медсёстрам, почему под некоторыми ногтями запекшаяся кровь, а косточка рядом с большим пальцем выпирала так сильно.
Роман Алексеевич склонился и сам отогнул край серой футболки, рукой медленно ведя по коже, пока его палец слегка не коснулся полушария груди. Я облизнула внезапно пересохшие губы, со стыдом ощущая, как простые врачебные действия заставляют меня намокать между ног, а соски твердеть.
Не в силах скрывать своих чувств, я опустила глаза и наблюдала как его пальцы, даже сквозь барьер обжигают мою кожу. Невыносимо.
Я лежала, не двигаясь, руки по швам, готовая к тому, что он продолжит задирать футболку и коснется жаждущих ласк сосков своими руками, сожмет грудь, нависнет и сделает своей. Боже, невероятно!
Я готова отдаться практически незнакомому человеку, здесь, в этом маленьком помещении, пока за дверью шумели голоса зарождающегося рабочего дня.
– Я выполняю ее хорошо, как и ты, судя по твоим пальцам.
Пульсация в крови, отдающая стуком в голове, только спустя несколько секунд дала возможность понять, что он вообще что-то сказал. Его пальцы уже подцепляли край пластыря и аккуратно отклеивали его.
– Они ужасны, – со вздохом согласилась я.
Роман Алексеевич обрабатывал шов и проникал взглядом в мои синие глаза, захватывая в плен и не отпуская. Безумие. Его лицо находилось в непозволительной близости от плоского живота, и я чувствовала горячее дыхание на коже. Трепетала всем телом и сквозь пелену похоти, услышала низкий бархатный голос: