Тут я, наконец, выбралась из потока собственных грез и обратила пристальное внимание на мать.
Маргарита Синицына – мать троих детей, вдова госслужащего отличалась кротким нравом и скромностью в одежде. Она редко накладывала макияж, а в людях ценила в первую очередь красоту душевную, а не внешнюю.
«С лица воду не пить», – часто говорила она и это была одна из причин, почему я не особо обращала внимания на свою внешность. В обычное время её можно было назвать вполне симпатичной женщиной, всё-таки потеря мужа и постоянная усталость сказывались на её, когда-то блистательной внешности, но сегодня она выглядела… сногсшибательно.
Я оглядела со всех сторон новую стрижку, светлый брючный костюм, который подчеркивал женственную фигуру матери, но главное, как изменилось её лицо. Оно светилось.
– Ты подстриглась, – ошеломлённо прошептала я, перебив рассказ матери. Она прикоснулась кончиками пальцев свободной руки к мягким завиткам русых волос. Мать никогда не разрешала отрезать мне волосы, пока это не становилось неудобным. Также поступала и сама.
– Я уже думала ты совсем выпала из мира и не заметишь, – улыбнулась она и тряхнула короткими волосами до плеч, отчего они словно заискрились в ярко освещённом холле.
За окном уже темнело, хотя время приближалось только к семи.
– А когда говоришь к обязанностям приступил новый начальник? – как бы невзначай поинтересовалась я.
– Пару недель назад.
Я замерла от удивления, думая, как могла настолько долго не замечать таких разительных изменений с матерью. Это было даже обидно, словно от меня опять скрыли интересную тайну, которую громко обсуждали остальные девочки в коллективе.
Детский сад.
Конечно, главное, чтобы мама была счастлива, тем более она заслужила это. Семь лет ходить под гнетом тирана, чтобы угодить которому порой нужно влезть на отвесную скалу собственной гордости.
Это не каждая женщина выдержит. А теперь она хоть мир посмотрит, пусть и в рамках нашей необъятной страны.
Фирма, в которой трудилась мама, занималась поставками грузовой техники. Её туда, по знакомству, приняли курьером на полставки. После смерти отца оказалось, что она умеет быть только отличной матерью, женой и домохозяйкой. Спустя полгода её повысили до разносчицы кофе в огромном офисе с сотней сотрудников. Год спустя, когда старинный друг отца уволил шестую секретаршу, он взял Синицыну-старшую. И что было удивительно, остался ею доволен, в том смысле, что не бросался больше чашками и не штрафовал на половину зарплаты.
– Заместитель руководителя, а, как звучит?
– Мама, я так за тебя рада, – широко и искренне улыбнулась я, чувствуя вину за то, что так редко общалась с ней, зацикленная на себе и проблемах в коллективе.
Я крепко обняла маму и прижалась губами к надушенной щеке.
– Значит, у вас сегодня самолёт?
– Да, меня подвёз водитель шефа, Николай.
К моему удивлению, она слегка, почти незаметно, залилась краской.
Я сжала губы, скрывая рвущуюся улыбку. Если мама нашла не только работу, то это вдвойне хорошо. Носить траур по мужу в течение восьми лет, конечно, очень благопристойно, но по моему собственному мнению – перебор.
Хотя Марк с Кириллом очень гордились матерью, единственной верной женщиной в мире, как они считали.
– А Марк с Кирой придут?
– У них сборы назначили. Готовятся. Ты же понимаешь, как для них это важно.
Я знала, что даже будь у них свободное время, потрачено оно было бы не на поход сюда. Как ни печально, но пару лет назад братья резко отдалились от меня. Их было двое, общие интересы, друзья, а у меня…
У меня был балет. Ну и Веселов.
Только подумав о лучшем друге, я увидела его, околачивающегося возле входа.
Артур стоял, почесывая затылок, не имея намерений прервать наш разговор.
Одет он был, как всегда, по-молодёжному стильно. Коричневая кожаная куртка, светлые облегающие джинсы и черная водолазка, подчёркивающая его атлетическую фигуру.
На него заглядывались многие, но я не ощущала ни капли трепета от его внешности или касаний во время репетиций и выступлений.
Веселов стоял, покачиваясь на стопах, и держа в руках кулёк с моими любимыми жёлтыми яблоками. Помимо этого, ещё успевал перемигиваться с девушкой из кафетерия.
Очевидно, парень решил не рисковать улыбаться красивым пациенткам или их родственникам. Он был мнительным по любому поводу, если это касалось его здоровья. «Наше тело – храм», часто говаривал он, с отвращением наблюдая за курящими или поглощающими фастфуд людьми.