А может? Аня, ты сама себя обманываешь. Это же не сладкое, от которого ты с такой легкостью отказываешься. Рома в сердце. Его не вырвешь и не заменишь.
Вот это и приводило в раздрай все чувства.
Желание бежать от него и к нему сводило с ума, убивало, вызывало бессонницу. Последнее особенно становилось заметно, когда я пропускала очередную неважную фразу Артура.
А порой не только фразу.
– Синицына, а ты куда собралась?
Я остановилась, смотря на дверь актового зала. Красивую такую, резную. Явно на заказ делали пару десятков лет назад. И за этой дверью, вниз шесть пролетов лестницы, еще одной дверью, ждал Рома.
Что что, а педантичность он отличался и во временном факторе. Он никогда не опаздывал. Сказал в шесть, значит в шесть. И конечно злился, если опаздывала я.
Я глубоко вздохнула, чувствуя как грудь сжимается от тягостного предчувствия, и повернулась к сцене.
Валентина Марковна смотрела на меня в недоумении, сложив руки на своей могучей груди. Впрочем ее взгляд не отличался от того, как смотрели все остальные. Три состава спектакля. Кажется, я настолько уплыла по волнам сознания, что пропустила что-то важное.
Тишина стала настолько ощутимой, что ее можно было резать ножом. Кто-то не выдержал и фыркнул.
– Нашей приме-принцессе негоже репетировать после шести вечера?
– Наверное, ноги превращаются в тыквы.
От представленной картины некоторые заржали, другие усмехнулись, но окрик куратора заставил шутников замолкнуть.
– Аня, сегодня должен подойти Афанасьев. Об этом я говорила ещё с утра.
Вот это поворот. Режиссер столичного кордебалета, помощник режиссера хореографического театра, тесно сотрудничавшего с Аллой Духовой – той самой, что в Тодесе – появится здесь.
Все ясно. Он хочет посмотреть наработки, и взять кого-то для масштабного мероприятия, что готовилось на Новый год, или же он хочет поставить наш спектакль в своем театре. А это уже другая аудитория, правильный свет и настоящий оркестр. Невероятно круто. Для кого-то, и раньше для меня. Но я не могла отказать, не могла просто открыть двери и сбежать, потому что знала. Это путь в никуда.
Я медленно зашагала обратно к сцене, чувствуя огромный ком в горле словно, кото пихал мне туда кулак. Возможность увидеться с Ромой со свистом вылетала в трубу, как и послушать злободневные шутки его коллег.
– Как я могла не услышать? – проговорила я, усаживаясь рядом с Артуром, улыбка которого была раздражающе довольной.
Трясущимися руками я доставала телефон.
На сцене снова заиграла музыка. Третий состав вернулся к прерванной репетиции. Резкий ритм ударных бил по мозгам метрономом, словно отмеряя секунды до моей смерти.
Он не поймет. Он просто скажет: «Прощай, Птичка».
«Рома».
«Я жду уже десять минут».
«Я не могу. Репетиция затягивается.» – набрала я сообщение, наблюдая, как на экран капают мои слезы.
«Отпросись».
Я прямо вижу, как он отдает это указание. Жестко, так же жестко как он мог сегодня вбивать меня в свою кровать.
«Нельзя. Не сегодня».
И все… Страх узлом скрутил внутренности, и я всхлипнула, понимая, что даже если рвануть вниз, сбежать. Я не успею застать машину на стоянке.
Больше ответа не было. Телефон не завибрировал, и на экране не высветилось Сладенький. По щеке покатились слезы, счета которым уже не было.
– Вот же жалость, – пропела за спиной Губанова и я медленно повернулась. – Не потрахаешься со Сладеньким.
Она так сладко улыбнулась, что живот скрутило болезненной судорогой.
Все напряжение последней недели, вся усталость, злость и обида сформировались в поистине ужасающий взрыв. Он прогремел внутри меня, и я с рычанием, буквально перелетела через спинку кресла и вцепилась в светлые волосы этой стервы.
Она визжала, как отборный поросенок, стараясь отпихнуть меня, то царапая щеку, то кусая за плечо, но я не чувствовала боли. Только желание вытрясти из нее всю дурь, только, чтобы она перестала меня донимать.
– Отвали, больная! – кричала она. – Артур! Артур убери эту ёбнутую!
Я знала, что он смотрит и улыбается, ему наверняка нравилось это представление, как и многим другим в зале. Возможно, уже завтра я стану звездой социальных видео сетей.
Нас растащили. Кто, я не знала, пока не увидела, нависающую надо мной фигуру Афанасьева Олега. Мы давно знакомы, но лично не общались.
Я все еще тяжело дышала. Меня трясло, но сильные руки крепко держали меня за плечи.