— Харитон! Боже, ну что ты за баран? Услышь меня! Я ничего не придумывала. Ничего! — кричит она и отбивается, но я прижимаю ее крепче к дереву, вкладываю всю ненависть в поцелуй, а она только и успевает вскрикнуть. – Прекрати! Не смей!
Ее попытка оправдаться очередным враньем сносит тонкие заслонки эмоций. В голове гудит. Хочется ударить ее, хочется встряхнуть, но я никогда не поднимал руку на женщину. Значит, придется использовать другие методы дознания.
Меня словно здесь уже нет. Она права.
Сейчас я животное, а ей придется стать закуской на моем охотничьем столе, потому что остановиться я уже не в силах. Тем более, прекрасно зная, что она тоже меня хочет.
Она могла прийти в мой дом, сыграть нужную роль и погубить меня.
Но я помню, как она дышала, когда целовала меня. Я знаю, что сейчас она не будет сопротивляться. Как не сопротивлялась тогда, восемь лет назад, отдавая всю себя. Без остатка. И я могу доказать это.
Стоит только засунуть руку ей в джинсы, оттянуть резинку трусиков, чтобы ощутить насколько она мокрая. Для меня.
— Ты можешь кричать сколько угодно, но мы оба знаем, что ты тоже этого хотела.
— Хватит, прошу.
— Все это время ты голодала так же как я. И только в этом я вижу правду. Слова твои лживы, но тело не будет лгать. Сейчас мы трахнемся. И в твоих интересах, чтобы я был потом удовлетворен, ведь тогда я смогу поверить в твою ложь.
— Ты ублюдок! Ты даже слушать не хочешь. Я не буду ничего тебе говорить! И спать с тобой я тоже не буду.
— Тогда ты отправишься в тюрьму, — шепчу на ухо, пальцами одной руки натирая разбухший клитор, а второй добравшись до ее соска, острого как пика. Лгунья. Какая же она изощренная лгунья. — Ну что, Ева. Со мной? Или в тюрьму?
— Лучше в тюрьму.
— Лживая дрянь, — усмехаюсь ей в губы и окончательно теряюсь, а она больше не двигается. Больше ничего не говорит, только часто — часто дышит.
— Подонок, — на выдохе и мы снова окунаемся в обжигающий, порочный поцелуй. И нет больше сопротивления. Лишь война языков и губ, рук, которыми она теперь почти рвет на мне волосы. И я теряюсь в этом экстазе, дергая ремень ее джинсов. Поскорее бы их снять.
И я бы сделал это, если бы она вдруг не закричала "Данила!" а я не ощутил острую боль в затылке от чего-то тяжелого и металлического, а следом темноту, запоминая последнюю мысль. "Что еще за Данила?"
Глава 5. Ева
— Данилка! Ты что наделал!? — прижимаю руки к сердцу, глядя на то, как без движения лежит Харитон, а сын опускает лопату. Задыхаюсь. — А если ты его убил?
— Он делал тебе плохо, что еще мне было делать?
Никогда еще мне не было так стыдно. И не потому что сын все не так понял, а потому что, то, что делал Харитон, мне нравилось.
Уверена, что, если бы не лопата, я бы отдалась ему прямо здесь. Почему-то сегодня, под градом его нападок и поцелуев, я не чувствовала себя словно в клетке. Несмотря на страх преследования, сегодня, зная, что теперь мне не нужно ничего скрывать от Харитона, ощущала себя окрыленной.
— Мам?
— Да. — Я быстро опускаюсь на колени рядом с Харитоном, трогаю пульс, осматриваю голову на предмет ран и выдыхаю. Живой. Скоро очнется. — Надо его разбудить.
— Вот еще! Ты сама сказала, что нас будут преследовать. Если нашел этот, значит, будут и другие. Он очухается, а нам надо бежать дальше.
Только вот больше некуда. Я была уверена, что это место не найдет никто. О нем и не знал никто, но звонок на бывшую работу привел Харитона.
Это единственное объяснение. Значит, скоро появятся люди Рашида.
— Мам! Ну хватит думать! Пойдем! — тянет меня Данила, а я чувствую желание признаться, что перед ним его отец.
Но доверять Харитону нельзя. При его обиде и темпераменте я не могу на него надеяться, а мне нужно защищать сына. Это самое важное.
— Ладно. Ты прав. Надо идти.
Мы бежим к дому, но я часто оборачиваюсь, чтобы еще раз, последний, взглянуть на Харитона.
Что на меня нашло?
Почему я толком не сопротивлялась, почему млела под его столь откровенными ласками? Прижимаясь к его такому твердому телу.
Как и восемь лет назад, когда казалось, что нет ничего важнее, чем поцелуи на коже, чем грубые касания смелых пальцев. Нет ничего важнее, чем сладкие спазмы между ног и влага.
В доме семьи Черепановых казалось, что даже стены помнят мой позор. Помнят, как смотрел на меня отец. Как презирала мать, уже поникшая из-за измены отца. С каким превосходством смотрел отец Харитона.