«„Буду здесь заниматься“, — решает Нина, прикидывая, где лучше поставить стол. — Поставлю его у окна, а рядом — этажерку, чтобы удобно было доставать книги». Она подумала, что одной ей тяжело будет передвинуть массивный письменный стол, и сразу же вспомнила, что должна зайти к Оле.
Что ж, она пойдет. Она все расскажет — и Оля простит ее.
— Я никогда не думала причинить тебе неприятность. Я и сама не пойму, зачем рассказала!..
— Ну, хватит об этом!
— Я ведь знала, что такое Лата!.. — упорно продолжает бичевать себя Нина, словно не слыша Олиных слов. Самые тяжелые минуты, когда трудно, почти невозможно было смотреть подруге в глаза и начинать неприятный разговор, уже остались позади. Они сидят обнявшись, и Нина понемногу успокаивается. — Когда я узнала, что она ругала тебя, я готова была язык себе откусить!..
— Ох, и ругала же она меня! — рассмеялась Оля. — Я даже не заметила, как в квартиру влетела. А она клянет меня, а Дунай из-за дверей лает — не разберешь, с кем она ругается: со мной или с Дунаем…
— Она на вас заявление написала, — вспоминает Нина.
— Пускай пишет, — равнодушно отмахивается от этого разговора Оля.
Нина с уважением смотрит на подругу. Оля кажется ей умнее ее, и прежнее чуть покровительственное чувство к ней, как к младшей, окончательно исчезает.
— Приходил ко мне Иван Дмитриевич, — рассказывает Нина. — Принес конспекты, а Галочке — дорогую куклу, советовал отдать ее в детский садик. Говорит, что будет лучше, я смогу выкроить больше времени для занятий. Но… я не знаю, что делать.
— Ты уже начала читать? — спрашивает немного погодя Оля.
— Нет, — помолчав, отвечает Нина и краснеет.
Хотя было твердо решено, что Нина сразу же начнет заниматься и в первую очередь возьмется за изучение античной литературы, она никак не могла заставить себя сесть за учебники. Все это время ей что-нибудь мешало, подворачивалась та или другая работа, и Нина откладывала занятия на утро, потом на вечер, а затем и на завтра, боясь признаться себе, что ее просто пугает и объем учебника по античной литературе, и количество предметов, которые ей предстоит изучать. Она как бы стояла перед большим полем с маленькой тяпкой в руках и знала, что это поле ей все равно придется прополоть, что никто не сделает этого за нее, но его величина угнетала ее.
— Так нельзя, Нина! — возмущается Оля. — Так ты до смерти будешь топтаться на одном месте! Вот я Ивану Дмитриевичу скажу…
— Нет, нет, не нужно! — быстро перебивает ее Нина. — Сегодня же начну.
— Давай сюда учебник, — вот он. Я буду отмечать тебе задание на каждый день, — настаивает Оля.
Нина не возражает. Может быть, в самом деле так будет лучше.
Оля берет в руки объемистую книгу и перебрасывает сразу около сорока страниц.
— Это на один день? — пугается Нина.
— До завтра.
— Нет, я не смогу столько…
Подумав, Оля уменьшает задание на несколько страниц.
— Знаешь, Оля, нелегко начинать учиться таким, как я, — беря у нее из рук книгу, говорит Нина.
— Но нужно же когда-нибудь начать!
— Да, нужно…
И снова привычно сжимает сердце тоска об утраченной юности: о том, что она уже не сможет так беспечно, как вся студенческая молодежь, бродить по зеленым аллейкам институтского парка, посещать все лекции, жить в общежитии; просиживать до поздней ночи над конспектами, а потом идти встречать солнце; делать тысячи веселых глупостей, которые веселы именно тем, что это глупости; о том, что уже не сможет смотреть на жизнь, как на ласковую мать, которая всегда отдает все лучшее тебе, а худшее оставляет для себя; не сможет быть беззаботно, беспричинно счастливой — счастливой ощущением своего юного, будто невесомого тела, нецелованных губ, блестящих глаз, горячего румянца на щеках…
— О чем ты думаешь, Ниночка? — осторожно трогает ее за руку Оля.
— Ничего, я так… Просто так, — вяло улыбается Нина. — Оля, ты очень любишь Игоря?
Оля молча кивает головой, и лицо ее расцветает счастливой улыбкой.
— Люби его, Оля, — с неожиданными слезами в голосе говорит Нина. — Да, люби! Крепко люби!..
VIII
До обеда они никуда не выходили, хоть Яков и предлагал пойти прогуляться. Валя хотела дождаться Надежду Григорьевну и Вадика.
— В выходной день мы всегда вместе садимся к столу. И Вадик привык обедать с мамой…
«Мама…» Как странно слышать, что Валю кто-то называет мамой!
— Я много мечтал о нашей встрече, Валюша, — говорит Яков, а Валя, подперев ладонью мягко очерченный подбородок, задумчиво смотрит на него. Ему кажется, что Валя все время чего-то ищет в нем, чего-то от него ждет, и Яков хочет быть правдивым с ней, хоть это не так легко. — Просто удивительно, но я почти не вспоминал тебя все эти годы, пока не получил твоего письма. А теперь мне кажется, что я всегда только и думал о тебе… И то, что я тебе в первом своем письме написал, было лишь тысячной долей того, что переполняло меня тогда. А потом твои письма…