— Ну… — сказал Яков.
Валя порывисто обняла его:
— Пиши, Яша!
— Я жду тебя! Слышишь, Валюша!..
Она кивала головой и шла за вагоном, понемногу отставая…
— Гражданин, прошу в вагон! — дергает Якова за рукав проводник.
Раздраженно отмахнувшись от него, Горбатюк все еще смотрит назад, хоть здание вокзала уменьшилось до размеров спичечной коробки, а людей, стоявших на перроне, уже давно поглотила серая степная мгла…
— Товарищ, приехали!
Водитель такси удивленно посмотрел на Якова, а он беспомощно озирался по сторонам, потирая лоб ладонью: «Ах, да, приехали!.. А зачем?»
— Вам помочь?
У него, вероятно, такой вид, что шофер явно обеспокоен.
— Благодарю! — отказывается Горбатюк и, достав из кармана все оставшиеся у него деньги, машинально отдает их удивленному шоферу. Тот долго благодарит и сигналит ему вслед.
— Приехали, — произносит Яков. — Вот и приехали!..
Он заходит в свою комнату, медленно осматривает ее, словно впервые попал сюда.
Над узенькой Лениной кроватью, покрытой серым солдатским одеялом, появилась фотокарточка в свежей дубовой рамке. Черноволосая девушка с большим цветком в волосах, исподлобья глядя на Якова, улыбается ему немного лукаво и смущенно.
— Здравствуй, лаборанточка! — здоровается с ней Горбатюк, снимая шляпу. — Ты еще не успела забрать у меня Леню?
К его постели никто не прикасался с тех пор, как он уехал. Даже подушка, которую он сдвинул в сторону, доставая чемодан, так и осталась лежать там.
А может, он никуда и не ездил? Может, он только сейчас собирается ехать и впереди — тревожно-радостное ожидание встречи с Валей?
Яков горько улыбается и, засунув чемодан под кровать, подходит к столу. Перед чернильницей лежит синий конверт с несколькими штампами на марках и с надписью «авиа» в верхнем углу.
«Мне? — удивленно читает он адрес. — А почему же нет обратного?.. От кого это?»
Он садится на стул и машинально разрывает конверт. На стол падает несколько листков бумаги, написанных знакомым Валиным почерком.
Яков снова берет в руки конверт и присматривается к круглым штампам — там ведь должно быть выбито число.
Теперь все ясно: письмо отправлено на следующий день после того, как он уехал от Вали. Он жадно хватает исписанные листки и начинает быстро читать:
«Яша!
Пишу тебе это письмо, а ты все еще у меня перед глазами: стоишь на ступеньках вагона и машешь рукой. Мне так хотелось сказать тогда, чтобы ты остался, но что-то остановило меня, и я долго стояла, глядя вслед увозившему тебя поезду.
Сейчас три часа ночи, мама думает, что я давно сплю. А я все сидела за столом и думала, думала, и спрашивала себя: что же случилось?
И когда мне показалось, что я кое-что поняла, я сразу же взялась за перо. Помнишь, когда ты спросил, смогу ли я полюбить тебя, я пообещала, что буду всегда искренна с тобой? Вот я и выполняю свое обещание…»
Яков отрывается от письма. Тревога, закравшаяся в его сердце при виде Валиного почерка, не покидает его. Видно, недаром Валя напоминает о своем обещании быть искренней с ним.
«…Я вспоминала эти два дня, припоминала минуту за минутой, вплоть до той ночи, — продолжает читать он. — А потом — долгую бессонную ночь, когда я не спала до утра да и ты вряд ли уснул. Я ведь слышала, как ты выходил на крыльцо…»
«Почему же ты тоже не вышла? — с упреком думает Яков. — Эх, Валя, Валя!»
«Яша, мы любили друг друга когда-то, больше десяти лет назад, совсем еще юными, почти детьми. И когда я нашла тебя, когда мы начали переписываться, то я думала о тебе, а ты — обо мне, как о семнадцатилетних, а не взрослых людях. Мы так много ожидали друг от друга, что не могли не обмануться в своих ожиданиях.
Как бы я хотела сейчас ошибаться, Яша! Может быть, ты сможешь убедить меня в обратном?»
«Зачем же убеждать, Валя!» — с горечью думает он и чувствует себя бесконечно усталым. Эта усталость, внезапно овладевшая им, угнетает его, тяжело давит на сердце. Ему хотелось бы лечь, закрыть глаза, забыться. Даже не хочется читать письмо дальше, ибо ничего хорошего оно ему не принесет…
«Ах, Яша, если бы мы встретились теперь впервые! Если бы до того мы не знали, не любили друг друга! Чтобы прошлое не встало между нами, чтобы ты был для меня лишь таким, какой есть сейчас, и больше никаким. Может быть, тогда мы смогли бы полюбить друг друга… А так — не вороши погасшей золы, пусть даже в ней еще и вспыхивают одинокие искорки. Огня все равно не добудешь.
Если б ты знал, как тяжело мне писать эти слова! Я чувствую себя сейчас такой старой, словно мне уже нечего ожидать от жизни. А может быть, это и так?..