— При чем тут коллектив? Я пью, а не коллектив.
— Пьешь ты, а пятно на весь коллектив ложится.
— Что же мне на колени перед вами становиться?
— Слушай, Яков, брось этот тон! — рассердился Руденко. — Я тебя серьезно спрашиваю: думаешь ты покончить с этим положением или хочешь доиграться, чтоб тебя из партии выгнали?
— Ты меня не пугай, — глухо заговорил Яков. — Из партии меня не за что выгонять. Не за что!.. А что пью, — так не от веселой жизни… Ты прежде видел меня пьяным?
— Нет, не видел.
— А теперь не могу не пить.
— Так кончай с этим, — перебил его Руденко. — Или помирись с Ниной, или разведись, если уж не можешь жить с нею.
— Да-а-а… Как это легко у тебя получается: разведись! А дети? Как же дети без отца жить будут?
— Без такого отца как-нибудь проживут…
— Знаешь, Николай, оставим это! — не на шутку обиделся Яков. — Мне твое остроумие ни к чему. Мне сейчас жить не хочется! Убежал бы куда-нибудь, чтобы ничего не видеть и не слышать…
— От себя не убежишь, — возразил Руденко. — И я серьезно говорю: брось пьянствовать, а то бить будем.
— Что ж, бейте!
— Раньше за тебя нужно было взяться, — словно не слыша последних слов, продолжал Руденко. — Зазнался ты, непогрешимым себя считаешь…
— Обсуждать будете? — еще раз спросил Яков.
Но тот снова будто и не слышал его: молча положил заявление в ящик, повернул ключ в замке. И Якову показалось, что Руденко забрал у него остатки покоя, запер их в ящик вместе с Нининым заявлением.
Задыхаясь от жгучей жалости к себе, считая, что его незаслуженно обидели, он выбежал из кабинета.
«Черствый человек, сухарь, — думал Горбатюк о Руденко. — Интересно, как бы вы вели себя на моем месте? — обращался он уже не только к Николаю Степановичу, а и ко всем, кто примет участие в обсуждении его поведения. — „На работе отражается“! Да я полгазеты тащу на себе!.. Что делали бы вы, попав в такое положение?»
Он думал о том, что его недооценивают. В самом деле, что было бы с газетой, если б он вдруг куда-нибудь исчез? Представил себе растерянного редактора, ошеломленных сотрудников редакции, гору сдаваемых в набор плохо вычитанных статей, а затем — выход в свет газеты, конечно, намного худшей, чем теперь, с недопустимыми ошибками.
Как всякий самолюбивый человек, Горбатюк привык думать, что от него зависит почти все, что именно он в основном решает судьбу дела, над которым трудится много людей. Благодаря занимаемому служебному положению, у него в руках было множество нитей, связывавших его со всеми процессами, от которых зависит выход газеты, и он крепко держал эти нити, зорко следя, чтобы не ослабла ни одна из них. Правда, при этом он забывал, что если б остался один, то как бы ни дергал, как бы ни подтягивал их, — его маленьких сил не хватило бы для того, чтобы привести в движение механизм, слаженную и ритмичную работу которого Яков Горбатюк привык наблюдать каждый день.
Новое задание редактора явилось для Якова новым подтверждением его незаменимости. И он решил как можно скорее произвести расследование, а затем написать хорошую статью, чтобы еще раз доказать редактору, Руденко, всем своим товарищам, что он, несмотря ни на что, работает нисколько не хуже, чем работал до сих пор.
X
Поезд прибыл уже давно. Улеглась суета, все, кому нужно было ехать, уже сидели в освещенных тусклым светом вагонах, встречавшие и провожавшие успели посмеяться и поплакать, приехавшие отправились в город, — а Горбатюк все еще сидел в вокзальном ресторане и пропивал последнюю десятку своих командировочных.
Произошло то, что нередко случалось с ним в последнее время.
Перед тем как идти на вокзал, Яков забежал домой переодеться и опять поссорился с женой. После этого он уже не мог думать ни о чем другом… Возможно, именно поэтому он охотно принял предложение случайного знакомого подождать прибытия поезда в ресторане за кружкой пива. Знакомый этот пришел встречать своего начальника.
Усевшись за круглый стол, Горбатюк заказал по сто граммов водки и по кружке пива. Знакомый хотел заплатить за себя, но Яков отбросил его деньги в сторону, и тогда тот заказал уже по двести граммов водки и еще по кружке пива.
— Не много ли? — заколебался Горбатюк, держа в руках наполненный стакан.
— Что вы, Яков Петрович, в самый раз!
— Ну, если в самый раз, то… будем здоровы! — засмеялся Горбатюк.
Когда прибыл поезд, они пили очередные «сто грамм» и пиво, заказанные Горбатюком, который хотел уравнять счет. Яков оставил недопитое пиво, чтобы идти к вагону, но знакомый так просил его подождать, пока он встретит своего начальника и вернется к столу, будто от того, согласится Горбатюк или нет, зависела вся его дальнейшая судьба. И Яков обещал подождать. Сидел за столом, смотрел на входивших и выходивших пассажиров, и ему уже никуда не хотелось идти.