Теперь же он убедился, что дело намного серьезнее, чем он думал до сих пор. Выступления показали, что коммунисты возмущены не только фактом нарушения им служебной дисциплины, а и его пьянством, поведением в семье.
«Неужели правда на их стороне? — спрашивал себя Яков. — Неужели во всем виновен я?» Но все его существо восставало против такого вывода. И чем больше критиковали его товарищи, тем больше он убеждал себя в том, что они просто не поняли его, так как он не сумел правильно и ясно выразить свои мысли.
И когда Головенко предоставил ему слово, Горбатюк повторил то же, что говорил раньше. Сказал, что считает себя виновным в том, что нарушил трудовую дисциплину, в том, что пил. И еще сказал, что не может понять, почему коммунисты обвиняют его в семейном разладе. Нет его вины в этом!..
— Пить будете? — спросил редактор.
— Петр Васильевич, — горячо ответил ему Горбатюк, — даю вам слово коммуниста, что больше это не повторится! Я уже после того случая дал себе слово и сдержал его. У меня хватит силы воли…
— С семьей что думаете делать? — перебила Сологуб.
Яков повернулся к ней.
— А с вами, товарищ Сологуб, я не могу согласиться! Не могу! — повторил он, глотая горячий клубок, который подкатывался к горлу. — Я как можно скорее выясню свои отношения с женой. Я не могу помириться с ней. Мы стали чужими друг другу… Я разведусь с Ниной…
Яков постоял, припоминая, чего еще не сказал. Потом махнул рукой и пошел на свое место.
— Товарищи, переходим к предложениям, — снова поднялся Головенко. — Есть два предложения: первое — исключить Горбатюка из партии, второе — объявить ему строгий выговор с занесением в личное дело. Степанида Никитична, вы не снимаете своего предложения?
— Нет! — резко ответила Сологуб. — Горбатюк — мещанин. Ему не место в партии!..
Она крепко сжала тонкие губы, застыла в своей решимости.
— Других предложений нет?.. Тогда перехожу к голосованию.
— Обожди, Виктор, — вмешался Руденко, и Яков с надеждой посмотрел на него. — Нужно сформулировать, за что мы выносим партийное взыскание.
Горбатюк вздохнул и низко опустил голову.
— За нарушение служебной дисциплины, за систематическое пьянство…
— За аморальное поведение в семье, мещанские взгляды на семью…
Яков молчал. Теперь, когда он убедился, что никто не внесет предложения о более мягком наказании, он чувствовал себя в положении человека, которого очень больно, а главное — незаслуженно обидели. Как ребенок, считая, что его понапрасну побили, хочет быть еще сильнее побитым, чтобы чувствовать себя совсем несчастным и иметь право осуждать жестокость и несправедливость родителей, так и Горбатюк сейчас хотел, чтобы прошло предложение Сологуб, а потом все коммунисты почувствовали, как неправильно поступили они, так сурово наказав его. «Пусть бьют, пусть добивают, — мрачно думал он, — но потом пусть уж не подходят ко мне…»
Яков достал папиросу, но курить не мог и вспомнил, что так же не мог курить три года тому назад, когда был тяжело болен.
XV
Как только собрание закончилось, Горбатюк ушел в свой кабинет. Он никого не хотел видеть, ни с кем не хотел разговаривать.
Ему было очень тяжело. Несмотря на то, что почти все коммунисты проголосовали против предложения Сологуб, его все же не оставляла мысль о том, что вынесенное ему взыскание незаслуженно.
«„Аморальное поведение“… „Мещанские взгляды“… — вспоминал Яков. — Неужели они действительно считают, что это так? Почему я мещанин? Потому что все отдавал семье, детям?»
Он представил себе дочек, и ему стало очень жаль их.
«Поймут ли они меня когда-нибудь?» — спрашивал себя Яков, думая о том, что все равно разведется с Ниной и будет жить отдельно. Нина, конечно, не отдаст ему Галочку, хотя бы потому, что он так любит младшую дочку. А как суд? Может ли суд отдать ему Галочку?
«„Мещанин!“ — снова вспоминает он слова Сологуб. — И за что она так ненавидит меня? Что я ей сделал?»
Горбатюк старался припомнить, что плохого он сделал Сологуб. Кажется, ничего. Еще недавно, когда Степанида Никитична принесла не совсем удачно написанную заметку, он вызвал ее к себе и долго сидел вместе с ней, правя написанное. Разве она не благодарила его тогда? А сегодня: «Мещанин!», «Исключить из партии!»
В коридоре ходили, разговаривали, смеялись его товарищи. Он слышал басок Холодова, веселый голос Степаниды Никитичны и чувствовал себя очень одиноким.
Зайдя в кабинет, Яков не зажег света, который сейчас только раздражал бы его. Однако и царившая здесь полутьма не приносила успокоения. Время от времени по улице проезжали машины, отбрасывая на противоположную стену мертвый, неприятный свет, и Горбатюк закрывал глаза, чтобы не видеть его.