— Яков Петрович, можно?
Это Головенко. Он остановился на пороге, и фигура его четко вырисовалась в светлом прямоугольнике двери.
— Что тебе?
— Ты почему в темноте сидишь? — словно не слыша его вопроса, спросил Головенко.
— Так…
— Ты домой не идешь, Яков Петрович?
— Нет.
— А может быть, пойдешь ко мне?
— Нет. Оставь меня…
Головенко немного постоял, видимо не зная, что ему дальше делать. Потом медленно пошел к двери, еще надеясь, что Горбатюк передумает и позовет его. Он так осторожно прикрыл за собой дверь, точно Яков был тяжело болен.
«Начинается! — с насмешкой подумал Горбатюк. — Но от этого мне нисколько не легче».
Дверь снова отворилась, и в кабинет вошел Руденко.
— Ты почему без света? — повторил он вопрос Головенко.
— Вы и так мне насветили! — буркнул в ответ Горбатюк.
— Хо-хо-хо! — добродушно засмеялся Николай Степанович. — Так, говоришь, — насветили? Хо-хо-хо!
Он повернул выключатель и сел в кресло. Умащивался с таким видом, будто собирался век просидеть в нем.
— Вы что, сговорились? — спросил Горбатюк, со злостью глядя на Руденко.
— Кто?
— Вы! Головенко, ты, другие… Что вам еще нужно от меня? Оставите вы меня сегодня в покое?
— Не оставим, — ответил Руденко, спокойно глядя на Горбатюка своими небольшими глазами.
— Что я, ребенок вам?
— Хуже. Ребенок водки не пьет…
Вся злость Якова разбивалась о несокрушимое спокойствие Руденко. Впрочем, он никогда не мог по-настоящему сердиться на этого человека, и нараставшее в нем в течение многих часов раздражение начинало угасать. К тому же он был слишком измучен для того, чтобы сердиться.
— Зачем я тебе? — уже более миролюбиво спросил он.
— Пойдем ко мне.
— Я здесь буду ночевать.
— Здесь нельзя.
— Ну… домой пойду.
— И домой нельзя.
— Почему?
— Потому что опять с Ниной поссоришься.
Руденко умолк, со спокойной уверенностью ожидая, пока Яков согласится пойти с ним. И Яков понял, что он будет сидеть здесь хоть до утра.
— Ну что ты за человек! — сказал он, доставая шляпу. — Ну зачем я тебе сейчас?
Сегодня ему, видно, не суждено было делать то, что хотелось! Собирался обоснованно выступить на собрании — не сумел. Хотел остаться один — не устоял…
«И чего я туда иду? — сердито спрашивал себя Яков, поглядывая на молча шагавшего рядом с ним Руденко. — На экскурсию к себе ведет, или как? В хороший колхоз из плохого?»
Вспомнил Веру Ивановну, жену Руденко. Она работала учительницей в школе, находившейся недалеко от его дома. Он часто встречался с ней, идя утром на работу. Всегда уравновешенная, спокойная, она чем-то напоминала своего мужа и в то же время была по-женски милее и сердечнее.
Но как ни нравилась Якову Вера Ивановна, он не хотел сейчас встречаться и с ней.
— Мы твоей жене спать не дадим, — как бы невзначай заметил он, но Руденко сразу же успокоил его:
— А мы ее и не будем будить. Мы тихонько…
XVI
— Вы не правы были! Не правы! Не я виноват в том, что произошло между мной и Ниной. И я не мог кривить душой — обещать то, чего не собираюсь делать…
Помешивая давно остывший чай, Руденко молчит.
Горбатюку уже кажется, что он соглашается с ним, и ему хочется окончательно убедить Руденко, что прав он, Яков — прежде всего для того, чтобы самому убедиться в своей правоте.
Он первый не выдержал и начал говорить о собрании, хоть Руденко и избегал разговора на эту тему. Как больной говорит лишь о своей болезни, в наивном эгоизме предполагая, что это должно интересовать других не меньше, чем его самого, так и Яков не мог молчать о том, что мучило его.
— Знаешь, давай-ка лучше спать, — сказал Николай Степанович, подымаясь и убирая со стола посуду.
— Ты не хочешь меня слушать? — обиделся Яков.
— Я вот что тебе скажу, Яша, — с необычной теплотой в голосе ответил Руденко. — Тебе сейчас очень тяжело. Но не настраивай себя против товарищей. Не нужно это. По себе знаю.
— По себе? — скептически усмехнулся Яков.
— Всякое, брат, бывало, — просто ответил Руденко. — Давай-ка лучше ложиться…
Они легли в отдельной комнате. Диван был мягкий, свежее белье приятно холодило тело. Яков лежал, вытянув руки вдоль одеяла, как в детстве, и чувствовал, что долго не сможет заснуть. Привык в трудных случаях жизни все обдумывать, анализировать. А сегодня разве мало оснований для подобных размышлений? Разве мало ему наговорили товарищи?