XVII
На следующий день Яков решил встретиться с женой и откровенно сказать ей, что они не могут больше жить вместе, что лучше им развестись.
Подымаясь по лестнице, он все чаще останавливался, прикладывая руку к сердцу. Несколько минут постоял перед дверями, не решаясь позвонить.
Вспомнил, с каким радостным чувством подходил когда-то к этим дверям, как уверенно нажимал кнопку звонка и прислушивался к быстрым шагам жены, бежавшей ему открывать.
Сейчас эти двери стали чужими, как и весь небольшой мирок, притаившийся за ними. Он уже подумал, не лучше ли отложить свое посещение, как этажом выше хлопнула дверь и кто-то стал спускаться вниз.
Тогда Яков позвонил, коротко и несмело.
Стоял в ожидании, и ему казалось, что он не виделся с Ниной уже несколько лет.
Мимо прошел сосед, поздоровался, приподняв шляпу. Горбатюк, не глядя на него, ответил на приветствие, опасаясь, что тот вздумает остановиться, завести с ним разговор. Но сосед прошел не задерживаясь.
«Может быть, нет никого?» Он еще раз позвонил. Теперь в коридоре затопали детские ножки, за дверями послышался тоненький Олин голосок:
— Кто там?
— Оленька, открой!
Оля молчала.
— Открой же, Оля! Ты что, не узнала меня?
— Мама сказала никого не пускать.
— Так ведь это чужих, Оленька, — говорил Горбатюк, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать от обиды. — Оля, открой, я вам шоколадку принес, — продолжал он уговаривать дочку, так как не мог уже уйти отсюда.
Желание получить шоколадку победило страх перед маминым гневом.
Яков не решился зайти в комнаты, сидел в кухне, держа на коленях обеих дочек. Оля все время обиженно поглядывала на отца, и ему было как-то неловко перед ней. А Галочка доверчиво прижималась к нему, лакомясь гостинцем. Она размазала темно-коричневую массу по всему личику, и глазенки ее блестели, как лакированные.
— Папа, а почему ты нас не любишь? — вдруг спросила Оля, глядя отцу прямо в глаза.
Яков растерялся. Он понимал, откуда идет этот вопрос, но не знал, как ответить ребенку.
— Я вас люблю! Я вас обеих очень люблю! — сказал Яков, прижимая к себе девочек.
— А почему ты не хочешь жить с нами? — продолжала допытываться Оля, морща лобик и стараясь, видимо, уяснить себе что-то очень сложное и крайне важное для нее.
Яков опустил на пол дочек, растерянно начал шагать по кухне. Поглядывал на Олю, которая стояла, опустив руку с шоколадом, и упорно смотрела мимо него. Большие, как у матери, глаза ее понемногу наполнялись слезами. «Как ей не стыдно! — подумал он о Нине. — Впутывает в наши ссоры детей, старается настроить их против меня… Перевоспитать? — вспомнил он выступление Сологуб. — Легко сказать! Попробовали бы этакую перевоспитать!..»
Снова взглянул на Олю. Девочка уже горько плакала, не вытирая слез.
— Ну хорошо, Оленька, мы с тобой помиримся. Ты не будешь больше так говорить? Не будешь?
Он снова держал дочек на коленях, хотя Оля и порывалась слезть на пол.
— Почему Оля плачет? — все допытывалась Галочка. — Кушай, Оля, шоколадку, кушай…
Нина задержалась на рынке. И хоть Яков с нетерпением ждал ее прихода и готовился к встрече с женой, он вздрогнул, услышав ее звонок.
— Поди открой, Оленька, — сказал он, не решаясь выйти навстречу Нине.
— Почему это ты плакала? — прозвучал в коридоре Нинин голос.
Яков внутренне весь подобрался, как перед прыжком в воду. Прижимая к себе Галочку, он смотрел на дверь.
Нина была в пестром летнем платье. Оно, как влитое, сидело на ней, обрисовывая девически стройную фигуру.
Увидев мужа, Нина остановилась, нахмурилась.
— Ну? — бросила она резко, глядя на него сухими, недобрыми глазами. — Зачем пожаловал?.. Галя, ступай в комнату!
Галочка послушно слезла с отцовых колен. Яков ее не удерживал. Хотел спокойно поговорить с женой, хоть его и раздражало и это новое платье, и то, что она выглядит так молодо и свежо, когда он совершенно извелся.
А Нина стояла на пороге, выжидательно глядя на него.
— Нина, я хочу серьезно поговорить с тобой, — сказал Яков каким-то чужим голосом. «Не нужно волноваться», — успокаивал он себя, облизывая языком пересохшие губы.
— О чем ты хочешь говорить? — Она вошла в кухню, положила на стол авоську и повернулась к нему; была совершенно спокойна и, казалось, не собиралась ссориться с ним.
«Что это с ней?» — удивился Яков и сказал снова: