Как и вчера, больше всех говорили пожилой колхозник с пышными, унаследованными еще от какого-то запорожского предка усами и демобилизованный старшина. Пряча насмешливые серые глаза под густыми кустиками бровей, пожилой колхозник все время вызывал старшину на словесный поединок, подбивал его на спор, умышленно отрицал все, что говорил старшина. Но демобилизованный был преисполнен добродушия — его просто распирало от радости, вызванной предчувствием недалекой встречи с родным селом, с родителями и родственниками, а главное — с девушкой, о которой он говорил: «Та й лучшая з усих на свити!»
— Разве ж вы знаете наших девчат! — искренне жалея присутствующих, так много из-за этого потерявших, восклицал старшина. — Да к нам парни со всей Полтавщины свататься ездили!
— А вы, значит, для них своих девчат берегли? — ехидно ввертывает колхозник.
— Я в эту войну где только не побывал, — не обращая внимания на язвительное замечание колхозника, продолжал старшина. — И в Румынии, и в Венгрии, и в Австрии, и в Германии… Ну, не без того, чтоб на какую-нибудь там дивчину раз-другой взглянуть. Нечего хаять, хорошие девчата бывали. А все-таки не то, что наши…
— А ваши что, медом мазаны?
— Медом не медом, а наша как пройдет мимо тебя, ты уж и ног под собой не слышишь. Стоишь и не дышишь: соседка это Марина или парижская артистка из театра оперы и балета? А она как взглянет на тебя, как поведет плечом, — пишись, парень, в нестроевую да начинай на звезды вздыхать… Куда бы тебя после этого ни занесло, что бы на твою голову ни свалилось, а она так и будет стоять у тебя перед глазами. Умирать будешь — о ней вспоминать станешь… А уж если обнимет!.. Мать ты моя родная! — даже схватился старшина за голову. — Обо всем на свете забудешь, а на душе у тебя так, будто тебя взяли да сразу в генералы произвели! Идешь потом домой и сам себе удивляешься: что ты за цаца такая, что тебя такая дивчина обнимала!..
Все слушали веселого старшину и смеялись, любуясь им.
От всей души смеялся и Яков. Чувствовал какую-то удивительную легкость на сердце, будто остались за дверями вагона все недодуманные мысли и нерешенные проблемы, будто вдохнул он полной грудью необычайно чистый и свежий воздух, сразу же вернувший ему ощущение давно забытой молодости…
И поэтому проникался все большей симпатией к жизнерадостному старшине.
— А что вы станете делать, когда домой приедете? — полюбопытствовал Яков.
— Женюсь, — не задумываясь, ответил старшина. — На другой же день.
— И хорошая девушка?
— Хорошая ли? — удивленно переспросил старшина. — Та й лучшая з усих на свити!
— А как ее зовут?
— Не знаю… пока что, — искренне вздохнул старшина.
— Да видал ли ты ее когда, друг любезный? — даже зашевелил усами колхозник.
— Еще не видал…
Все прыснули со смеху.
— Так откуда ж ты знаешь, что она лучше всех? — возмутился колхозник. — Может, на ней там воду возят!
Но старшину не так-то легко было привести в замешательство.
— Та, что за меня пойдет, и будет лучшая… За то время, что я воевал, сколько в нашем селе девчат подросло!..
— И все тебя ожидают, — насмешливо пробормотал кто-то наверху.
Яков вместе со всеми посмотрел вверх. С третьей полки свешивалась лохматая голова с острым птичьим носом и сизым выбритым подбородком. Прямо на него смотрели неопределенного цвета глубоко запавшие глаза.
А голова зашевелилась, раскрыла тонкие губы:
— Жениться? А ты знаешь, что такое — жениться? Как женился, так, значит, бери в свои руки вожжи да погоняй…
— Ты смотри, какой кучер нашелся! — от души удивился колхозник. Но реплика его будто и не дошла до пассажира третьей полки.
— Видали, у него будет лучше всех!.. Красота, она что — на тарелке режется? Нужно, чтоб жена хорошей хозяйкой была. Если жинка — хорошая хозяйка, то дашь ей рупь — она два сделает. Если уж ведешь, мужик, во двор корову, так нужно, чтобы молоко давала. А не дает молока, то жаль и веревки…
— Слушай, солдат, божьего человека да бери корову: хоть мычать будет, зато молока вволю попьешь, — с насмешкой посоветовал колхозник.
Голова что-то буркнула и под общий хохот спряталась на полке.
Колхозник некоторое время смотрел вверх, очевидно надеясь, что «божий человек» не оставит так интересно начатого спора, а потом снова нацелился прищуренным глазом на старшину: