Но двери не открывались, и Яков, поставив чемодан на густую траву, быстро оглядел себя. Серый, недавно сшитый костюм совершенно не измялся в дороге, так же хорошо выглядела и голубая рубашка из искусственного шелка. Горбатюк провел рукой по гладкому подбородку — он побрился вчера на одной из станций — снял светло-серую шляпу и вытер вспотевший лоб.
Ну что ж, можно идти.
Чувствует, что очень волнуется, но это не мешает ему замечать каждую мелочь: и свежевыкрашенную калитку, и добела вымытое крыльцо с влажной тряпкой на нижней ступеньке, и простенькие занавески на окнах, и даже большой ржавый гвоздь, для чего-то вбитый в левую половинку двери. Оставив на крыльце чемодан — ему кажется, что так нужно, хоть он никак не смог бы объяснить, почему именно, — Горбатюк приоткрывает дверь и заглядывает в коридор. Потом, вспомнив, что следует постучать, прикрывает…
В крайнем окне поднялась занавеска, мелькнуло чье-то лицо, и через минуту дверь открылась. На пороге стояла Валина мать. Яков сразу узнал ее, хоть она очень постарела и сгорбилась. Перед ним было то же строгое лицо, те же холодные — не Валины — глаза, спокойно, без всякого удивления глядевшие на него.
— Вам кого?
«Она не узнала меня. Неужели я так изменился?»
— Здравствуйте, Надежда Григорьевна, — тихо здоровается он.
Седые брови подымаются, теперь она уже удивленно смотрит на него, и в глазах исчезает холодный блеск.
— Яша?
— Да, я, Надежда Григорьевна.
— Боже, как вы изменились!
Она все еще смотрит на него, будто не веря, что этот высокий, широкоплечий мужчина с уже седеющими висками и мужественным, чуть суровым лицом и есть тот Яша, которого когда-то приводила к ним в дом ее дочь.
— Как вы изменились, — повторяет старая учительница, а он хочет спросить о Вале, но вместо этого говорит:
— А я вас сразу узнал, Надежда Григорьевна…
— Ах, годы, годы! — с заметной грустью качает она головой. — Растут дети… Да что ж это я, заходите! Заходите, Яша!
Яков идет вслед за ней.
— А чемодан? — останавливается Надежда Григорьевна.
«Да, чемодан…» Но какое это имеет значение, когда сейчас он увидит Валю!
Все же он послушно возвращается за чемоданом, а Надежда Григорьевна молча ждет его, придерживая дверь. Она снова спокойна и уравновешенна, как несколько минут назад.
— Это Валина комната…
Держа в руках чемодан, Яков останавливается. «Но где же она?»
— Валя придет в два часа, к обеду.
«К обеду? Сегодня ж воскресенье!.. Ах, правда, она ведь работает в библиотеке! Значит, она сегодня на работе…»
И радостное настроение вмиг улетучивается.
— Садитесь же, Яша!
Надежда Григорьевна пододвигает к нему стул, и Яков, небрежно поставив свой чемодан, садится. Лишь сейчас чувствует, как устал за дорогу, понимает, какое у него должно быть несвежее лицо.
— Ну, как же вы, Яша? Это ничего, что я вас так называю?
— Что вы, Надежда Григорьевна! — живо возражает он. — Ведь мы с вами старые знакомые… Но… простите, Надежда Григорьевна… где мне у вас умыться? — немного поколебавшись, спрашивает он.
— Боже, да вы ведь с дороги! — всплескивает она руками. — А я со своими расспросами! Сейчас приготовлю вам воды. А вы сбросьте пока пиджак!
Сутулясь, она выходит в другую комнату. «Как все-таки она постарела! — смотрит ей вслед Яков. — И куда девалось смущение, всегда овладевавшее мной в ее присутствии?»
Горбатюк подымается, чтобы снять пиджак, и застывает на месте: ведь это Валина комната! Здесь она живет, на этой узенькой кровати спит, а за этим столом писала ему письма. Вот и беленькая чернильница-невыливайка, и ученическая тоненькая ручка с надгрызанным кончиком — он живо вспоминает Валину привычку кусать кончик ручки или карандаша. Яков рассматривает аккуратные занавески на окнах, чистый темно-желтый крашеный пол, небольшую этажерку с книгами, вешалку на стене с накрытыми простыней платьями. Светлая и веселая комната, каждая мелочь в ней, кажется, дышит Валей…
— Идите умываться, Яша! — зовет его Надежда Григорьевна.
Яков неохотно покидает эту комнату: еще бы минутку постоять здесь, помечтать о Вале…
— А тут живем мы с Вадиком… Познакомься, Вадик, это друг твоей мамы…
Белокурый мальчик с остреньким подбородком и неестественно большими голубыми глазами боком подходит к Якову, застенчиво протягивает худенькую руку.
— Здравствуй, Вадик, — наклоняясь к нему, здоровается Горбатюк.
— Здравствуйте! — покраснев, шепотом отвечает Вадик.