— А как же вы, Яша? Как ваши дети?
Яков внутренне съеживается: «Сейчас она спросит о Нине…» Но Надежда Григорьевна лишь выжидательно смотрит на него. «Значит, она уже знает — Валя все рассказала ей. А возможно, она читала мои письма. Что ж, тем лучше… Тем лучше для меня».
— Благодарю. Дочки здоровы, старшая уже ходит в школу…
— Как и Вадик. Они, вероятно, однолетки?
— Почти, — говорит Яков и умолкает. Этот разговор утомляет его сейчас. Не хочется рассказывать о себе никому, кроме Вали, даже Валиной матери. Ведь и она не сможет понять его так, как поймет Валя, которой он раскроет всю свою душу…
Надежда Григорьевна, видимо, поняла его состояние, так как больше уже не расспрашивает его, а молчит улыбаясь, как улыбаются малознакомому человеку, когда не знают, о чем с ним говорить. Тогда Яков подымается и благодарит за чай.
— Может быть, вы в сад пойдете? — спрашивает она. — Или отдохнете? Я сейчас приготовлю постель.
Яков, поблагодарив, отказывается: он совсем не устал да к тому же хочет пройтись, познакомиться с городом.
И тогда Надежда Григорьевна осторожно спрашивает:
— Вы… у нас остановитесь?
Его нисколько не удивляет этот вопрос: она — мать, и не хочет, чтобы был малейший повод для излишних разговоров о ее дочери. Что ж, он пойдет ей навстречу.
— Я устроюсь в гостинице. А чемоданчик… пусть постоит у вас, я его потом заберу.
— Вы не обижайтесь, Яша, вы же понимаете… — смущенно смотрит на него Надежда Григорьевна.
— Все понимаю, милая Надежда Григорьевна, — пожимает он ей руку. — Вы правы, так будет лучше…
— Вы только… Вале не говорите… — Она просительно заглядывает ему в глаза, и лицо у нее, как у маленькой провинившейся девочки.
Якову становится жаль ее. Такова уж извечная участь матерей — переживать втройне горе своих детей, тревожиться и беспокоиться о них больше, чем тревожатся и беспокоятся они сами о себе…
Он вспоминает свою мать, которая живет сейчас в Донбассе, обиженная невесткой и сыном. Может быть, она сейчас думает о нем, и разрывается от боли ее сердце, способное все забыть, кроме одного — что оно когда-то поило своею кровью маленькое тельце, которое потом стало дышать собственными легкими, жить собственной жизнью, но которое никогда не перестанет быть ее ребенком, самым дорогим для нее…
Думая о своей матери, Яков словно заглядывает в душу этой седой, чуть сгорбленной женщины в темном платье и искрение жалеет ее, проникается к ней сыновней нежностью.
— Все будет хорошо, Надежда Григорьевна, — как можно ласковее говорит он. — Все уладится самым лучшим образом.
Она ничего не отвечает, только вздыхает. Молча провожает его и уже у калитки, будто между прочим, говорит:
— Библиотека — в центре. Идите прямо по нашей улице в самый конец. Там свернете направо и попадете как раз на центральную…
Надежда Григорьевна уже ушла в дом, а Яков все еще стоит у калитки, задумчиво разминая пальцами папиросу. Он теперь не спешит, ему хочется растянуть это тревожно-радостное предчувствие встречи с Валей.
— Это наш дядя, — услышал он громкий шепот.
Яков быстро обернулся и увидел несколько пар любопытных глазенок, сверкавших сквозь щели забора. Но глаза мгновенно исчезли, и послышался удаляющийся топот босых ног.
— Наш дядя, — повторил Яков. — Что ж, пусть будет ваш! — уже совсем весело согласился он.
Горбатюк сдвинул шляпу на затылок и бодро зашагал вдоль широкой улицы.
III
Наконец наступил день, когда Нина отнесла в институт свой аттестат, автобиографию и заявление на имя директора и стала с тревогой ожидать решения своей судьбы. Хоть Иван Дмитриевич успокаивал ее, что все будет в порядке, что он уже переговорил с директором и приказ о ее зачислении появится сразу же, как только директор вернется из Киева, Нина не могла не волноваться. Теперь, когда она после долгих раздумий и колебаний решила начать учиться, ей было просто страшно подумать о том, что это ей не удастся. Осуществлялась давнишняя ее мечта, и будущее уже не казалось таким мрачным и безнадежным, как прежде. Поэтому она и старалась убедить себя, что ее примут в институт, не могут не принять!..
Но как ни занята была Нина мыслями об институте, о своей будущей учебе, она ни на минуту не забывала о Якове. «Он бросил меня, он сказал, что я не нужна ему, что я — конченый человек, — Нине почему-то казалось, что именно это говорил ей Яков при последней их встрече, — а я докажу ему, что я совсем не такая, какой он меня считает», — не раз думала она.