Ты даже топала ногой, выкрикивая это обидное, „дурак“, а я, ошеломленный, даже не подумал рассердиться на тебя…
Может быть, с тех пор и начал я искать тебя глазами среди твоих подруг…
А может быть, меня потянуло к тебе с того дня, когда через год, пробегая по коридору, я споткнулся и, ухватившись за тебя, чтобы не упасть, ощутил под ладонью твердую, как камешек, грудь твою?..
Как ты рассердилась тогда на меня! Как презрительно вздернула плечо, проходя мимо моей парты, когда я, сгорая от стыда, боялся встретиться с тобой взглядом. Как я украдкой, когда был уверен, что ты этого не заметишь, смотрел на тебя и как много уроков проплыло мимо меня, не оставив в памяти никакого следа…
Лукавая! Ты все видела, все замечала и однажды первая подошла, заговорила со мной, будто ничего между нами и не произошло. Я стоял перед тобой, багровый, жевал слова, сердился на себя и еще больше на тебя, так как глаза твои смеялись, и я знал, что ты смеешься надо мной.
Как ты любила потом дразнить и мучить меня! Не потому ли, что я не был безразличен тебе?..
Я тоже был хорош! Явился на вокзал в тот последний наш день со своими ребятами и старался показать, будто и не думал провожать тебя, а вышел на перрон так просто, от нечего делать. Но как больно защемило сердце, когда ты взглянула на меня полными слез глазами…
Что ж, мы квиты, Валюшка, мы квиты. И все-таки… Чего б только я не отдал, чтобы повторились те чудесные дни!..
А сейчас — здравствуй, Валя!..»
И Яков осторожно стучит в дверь.
— Войдите!
Голос женский, но он не похож на Валин. Горбатюк снова смотрит на табличку, — нет, это ее кабинет.
— Входите же!..
Теперь Яков уже слышит знакомые нотки. «Только не волноваться!» — приказывает он себе и открывает дверь.
У стола стоит молодая женщина и смотрит прямо на него. Синий, строгого покроя костюм придает ей официальный вид, и в первую минуту Яков даже колеблется: Валя это или нет? Но вот она, слегка расширив глаза, подняла пальцы к виску, и от этого давно знакомого жеста сердце его заливает горячая волна.
— Валя, — тихо говорит он. — Валюша!
— Яша!..
Схватившись рукой за стол, она смотрит на него удивительно блестящими глазами.
Потом, когда Яков подошел к ней и взял за руку, они оба сразу же заговорили, перебивая и не слушая друг друга, и так же одновременно умолкли и засмеялись… Что он говорил Вале в эти минуты, Яков так и не смог никогда вспомнить.
— Как же ты, Яша, выбрался? — будто все еще не веря в то, что он здесь, спрашивает Валя.
— Вот так и выбрался, — широко улыбается он.
— Ну, как ты?.. Ах, что ж это я! — снова поднимает Валя руку к виску. — Это ведь так неожиданно: работа, самый обычный день и вдруг — ты…
— Почему же — вдруг?..
Они снова умолкают и смотрят друг на друга. Жадный, пристальный взгляд его ищет в ней черты школьной Вали, и эти черты постепенно проступают, будто приближаются к нему. Уже не говоря о глазах, у нее тот же маленький носик и та же привычка лукаво морщить его, те же чуть припухшие, полуоткрытые губы и та же узенькая, ослепительно белая полоска зубов.
Но в ней много и незнакомого. Это и прежняя Валя, и в то же время совсем другая, новая. Якову трудно сейчас отделить первую Валю от второй, так как та расплывается в нежной розовой дымке, а эта стоит перед ним, живая, полная женственности. Валя будто выросла, пополнела и утратила девичью хрупкость, и все же она очень хороша…
«А какие у нее чудесные блестящие глаза! Какая откровенная радость светится в них! Она рада мне, рада…»
— Валя, можно тебя поцеловать? — тихо спрашивает Яков.
Она вспыхивает и испуганно оглядывается на дверь. Потом протягивает ему руку, ладонью кверху, и Яков отчетливо видит тоненькую синюю жилку на ней.
— Ты мне даешь только руку? — с шутливой обидой спрашивает он.
Ласково глядя на него, Валя кивает головой.
Яков прижимает к губам мягкую теплую ладонь, пахнущую земляникой, и не отрывает от нее губ до тех пор, пока Валя, слегка сжав ему лицо, не забирает руку.
— Ты рада мне, Валя? — спрашивает он.
«Разве ты не видишь?» — отвечают Валины глаза.