Дни, хоть и были посвящены работе и бытовым мелочам, оставляли мысли относительно свободными, и поэтому с удовольствием заполнялись размышлениями о родне, а вечера - поиском, просмотром информации и перепиской в соцсетях, разговорами по видеосвязи.
Он познакомился с обеими своими тётушками - очень похожими между собой пенсионерками, с дядей, их детьми. Ещё один дядя, к сожалению, уже почил, как и его единственный сын. Но удалось познакомиться с его внуками, которые Вадим приходились троюродными племянниками. Подумать только - у него же девять племянников!
Это было так удивительно! Например, у старшей двоюродной сестры, Тамары, было пятеро детей, а у брата, сына другой тётушки, было трое. У дядьёв было по одному сыну. Разговаривая с тётушками и дядей когда по отдельности, а когда и со всеми сразу, он восстанавливал события и факты как давно минувших дней их молодости, так и относительно недавние. А потом днями размышлял о месте некоторых фактов в общей мозаике семейных событий. И возникал новый повод позвонить кому-то из тётушек или дяде.
Они тоже расспрашивали о его житье-бытье. Узнав, что у Славы-младшего, как прозвали родственники нового внучатого племянника, проблемы с координацией, нашли у себя, в южных краях, специалистов и приглашали летом к себе в гости, к морю, на отдых и лечение.
Теперь огромную долю его мыслей занимали его родственники. И даже общаясь с Леной, уже не испытывал так остро отвращение или неприязнь. Потому что пока она снова и снова пыталась его подцепить, он думал, например, о сестре Тамаре, муж которой был младше её на четыре года, взял её замуж с двумя, относясь к ним, как к своим. А своих у них было ещё трое, все погодки. Почти как у бабушки Маши. И вот Вадим размышлял, что, наверное, непросто сестре в тесной маленькой квартирке, когда малыши плачут или нужно менять подгузник, а муж собирается на работу или, наоборот, только пришёл, и его надо встречать. А она не ходит на сторону, не скандалит, не пытается язвить. И что её удерживает в этой круговерти? Почему не ищет, где бы потушить стресс на стороне?
После того, самого первого разговора с тётушкой, Вадим то и дело ловил себя на том, что улыбается. Сгонял улыбку и через время снова понимал - улыбается. Хотелось спать, работа не клеилась, жидкая грязь на дорогах скользила под колёсами, низкое хмурое небо и короткий почти уже зимний день, снова нужно было ехать к жене и выслушивать её завуалированные упрёки. А губы растягиваются в улыбку - он вспоминает вчерашний разговор.
Как много он узнал тогда! После разговора он ещё целый час, наверное, сидел и вспоминал о чем они говорили - об отце, матери, бабушке, дедушке... Вспоминал такую милую манеру вновь обретённой тётушки говорить «Вадичек, дорогой!» и «Я тебя умоляю!». Вспоминал, и всё никак не мог поверить, что это в самом деле правда.
Он вообще был в восторге от тётки - такой интересной, явно балованной любящим мужем рыжей матроны. Настолько в восторге, что постоянно сглатывал ком в горле, давя желание обнять её. Такая огромная благодарность за то, что она нашла его, что не стала смущаться, связалась, что с таким интересом расспрашивала о его жизни, приглашала к себе в гости, затапливала его, наполняла ощущением нужности и важности своего существования.
А с другой стороны он немного пугался такой душевной открытости и щедрости, когда не знакомая по большому счету женщина называет его ласково, по-матерински - Вадичек. Расспрашивает с горячим интересом о его жизни, работе, ребёнке. Горюет над его горем - нездоровьем Славки, разводом, даёт советы, которые может не так уж и нужны ему, но своим неравнодушием, сопереживанием будят в нём желание прислушаться и поразмышлять над ними. Не верилось, что люди просто так могут лить на него свою искренность, сочувствие и сопереживание.
Уже потом, летом, приехав в гости к ней вместе со Славой, он снова немного пугался жизнерадостности сестёр, тёткиных дочерей, которые тоже его называли Вадимчик и братик, обнимали и целовали в обе щёки так, будто он когда-то давно потерялся и вот наконец нашелся, живой и здоровый. Хотя для них, наверное, так и было. Показывали ему старые семейные фотографии, где сами они были маленькие, где была бабушка Маша, которую он помнил довольно смутно, но именно такой - с совершенно белыми волосами и в платочке.