— Лично мне узнавать ничего не надо. Я и так знаю. Какая-нибудь детская месть Алене… Для меня это слишком мелкая рыбешка!
— Что за мелкая рыбешка? — тихо спросил Сережа. — Про кого это ты говоришь?
— Да ни про кого конкретно. Просто — мелкая рыбешка!
— Что-то не понимаю тебя! — Досада прижигала его изнутри, словно кусок сухого льда. — Мелкая… Тебе что, наесться надо?
Сказал и понял: такие слова задаром не проходят…
— Нет, наесться мне не надо. Я хотела поймать ее и препарировать.
— Чего-чего?!
— Препарировать — это значит разрезать и узнать, что внутри. А мелкую рыбешку мне препарировать неинтересно!
— А ты не слыхала, Тань… — Сухой лед внутри жег и морозил его уже почти нестерпимо. — Ты не слыхала случайно, что люди не жуки и не лягушки, чтобы их… препарировать!
— Ну, во-первых, и жуки, и лягушки, и люди внутри устроены примерно одинаково — вот ты, видно, об этом не слыхал! Однако мы завели… — она холодно замолкла на секунду, — слишком длинный разговор!
И затем Сережа услышал короткие гудки. Хотел грохнуть трубкой обо что-нибудь потверже, но вспомнил давний рассказ бабушки про какого-то там султана, который специально держал пленников, чтобы можно было их казнить, когда зло берет или зуб разболится.
На самом деле такого султана в природе не существовало. Бабушка его придумала в воспитательных целях.
Сережа, который с раннего детства не хотел быть похожим на того султана-болвана, аккуратно положил трубку на железные телефонные рога, вышел из будки. Школа все так же висела над ним темной громадой. В душе дымился ядовитый сухой лед. И все-таки есть справедливость на свете, должно было случиться с Сережей что-нибудь хорошее — в награду. Или хотя бы что-то неожиданное. И оно случилось!
— Крамской? Это ты, Крамской?
Сережа обернулся, но не вздрогнул. Потому что голос был совсем не страшный. Девчоночий. И надо сказать, волнующий. Это был голос Марины Коробковой.
Сережа сразу увидел ее и невольно удивился, как тихо она подошла — вообще словно бы тут стояла не двигаясь целые полчаса.
Сережа увидел ее короткий плащ с капюшоном — почти как средневековая накидка, сапоги и белые колготки из-под плаща.
И еще ему показалось, что он видит Маринкины глаза. Но с такого расстояния, и в такой темноте, и под капюшоном… Нет, это, конечно, было чистой фантазией. А Сереже казалось все-таки, что он видит!
Здесь надо несколько слов сказать о Марине Коробковой, вернее, о Маринке. Потому что для кого-то она, может быть, и важная особа, но для нас-то с вами — обычная девочка.
Дело в том, что Маринка жила в доме напротив Алениного. То есть в том самом, из которого Таня и Сережа вели однажды наблюдение за Алениными окнами. И даже более того! Активный пенсионер, который гонял двух детективов с этажа на этаж, был не кто иной, как родной Маринкин дедушка.
Одним словом, бывают в жизни совпадения! Впрочем, они не так уж и невероятны, если учесть, что все действующие лица разыгрывающейся драмы жили в одном микрорайоне.
Когда Маринка спросила у деда, чего это он там ворчит, а дед ответил, что, мол, слоняются по подъезду какие-то юные лоботрясы, в сердце Маринки сразу залезло подозрение: уж не Годенко ли, получивший в свое время ее отставку.
Пугнув под диван попавшегося по дороге кота. Маринка припала носом к стеклу. И хотя вечерело, она своим безошибочным глазом сейчас же рассмотрела Крамского!
Таня Садовничья, как на грех, шла немного впереди — по начальственной своей манере, да и она, как мы помним, была на Сережу сердита.
Крамской, значит… Так-так-так! А в школе никакого внимания! Будучи человеком абсолютно современным, Маринка не верила ни в какие чудеса, а также и в получудеса, то есть в совпадения. Для нее все было совершенно очевидно: Крамской приходил, чтобы… Маринка прищурила глаза, которые среди шестых классов принято было считать зелеными, и усмехнулась.
Следующие два дня она буквально диву давалась, как же Крамской ловко умеет маскировать свое неравнодушие!
А Маринка, между прочим, достаточно разузнала о нем. Слухи о Сереже ходили странные: будто он учится в какой-то особой вечерней разведческой школе. Маринка этому, естественно, не поверила. Однако на всякий случай попробовала осторожно поспрашивать отца: в принципе бывают такие учебные заведения или нет.
Отец ее, когда Маринка вошла к нему в кабинет, тяжело поднял глаза от лежащей перед ним рукописи. Был он красный, с полным и крупным лицом, волосы, зачесанные назад и чуть набок, были редки, а высокий лоб, как всегда, собран в морщины.
Маринкин отец был еще почти молод, всего несколько лет назад поигрывал с друзьями в футбол. Но теперь в это практически невозможно было поверить.
— Мариночка! — сказал отец хрипловатым от долгого молчания голосом. — Ну что же тебя беспокоят такие глупости?!
Как видно, у него опять не ладилась статья, в которой он рассказывал, почему один писатель сочиняет хорошие книжки, а другой плохие… Есть на свете такие люди, называются критики. Маринкин отец им как раз и был.
В конце концов не важно, существует та особая школа или не существует. А вот что дыма без огня не существует, это уж точно! Да и вокруг всего шестого «А» клубились кое-какие слухи. Маринке очень хотелось проникнуть в эту историю. Однако она бродила лишь где-то по ее окраинам. А в самой сердцевине сверкало имя Крамского.
То, что там еще упоминается имя какой-то Тани, не то Мани, Маринку ничуть не занимало. Главным тут был, конечно, Крамской. А все остальное — так, бесплатное приложение… Какая-нибудь воздыхательница!
Нежданно-негаданно Маринка чуть ли не влюбилась в этого Крамского. И про себя уже называла его не «Крамской», а «Сережа»… Странно! Хотя они и пяти фраз не сказали друг другу!
Наконец сегодня произошла эта встреча в классе (когда Сережа прибежал за самеоновским портфелем). И Маринка уж сказала ему почти что открытым текстом. А он опять — такое разыграл равнодушие! Нет, вернее, не равнодушие, а сверхнаивное удивление и смущение.
Маринка, естественно, ему не поверила: не мог же человек с такой разведческой подготовкой ничего не заметить. Видно, их там неплохо все-таки готовят…
И вдруг он попался!
С некоторых пор Маринка переставила свой стол поближе к окну — чтобы видеть всех, кто входит во двор. Одним глазом она делала уроки, а другим — наблюдала. Чаще же всего наблюдала обоими глазами.
И вот она увидела!
Крамской на этот раз уж не пошел в их дом, а забежал в тот, что напротив: охота ему была опять на деда нарываться. А наблюдать можно и оттуда — еще даже лучше.
Однако Маринка «помариновала» его полчасика (ну и сама, конечно, порядком «измариновалась»). Наконец вышла на улицу.
Погода, надо заметить, была довольно-таки дрянная. Дождя хотя нет, но каждую минуту жди, что сейчас и нагрянет.
Как вести себя, Маринка не продумала — от волнения. Довольно-таки глупо она уселась на качелях, на мокрой доске. Да и вообще, какие осенью качели? Настоящие качели для лета и весны!
Дождь так и не собрался, но стало темнеть. За домом, из которого за ней наблюдал Крамской, начинался закат. И было, в сущности, странно: огонь в полнеба, а по земле расползается темнота. Об этом Маринка думала, чтобы просто скоротать время, которое, несмотря на все ее старания, короталось плохо.
Наконец он вышел! Маринка сейчас же принялась качаться, а качели несмазанные — сильно скрипели. Но с первого взгляда было понятно, что все это напрасно. Ничего не замечая, Крамской пошел куда-то в другую сторону и был так равнодушен, что хоть гром греми — он бы не заметил, наверное, и грома. Не говоря уж про этот жалкий скрип!
По инерции еще продолжая качаться, она сообразила, в сущности, просто вспомнила, что где-то в этом доме живет учительница из их школы. Анна Робертовна, что ли… В шестом «Б» она не преподавала. И вроде даже была у Крамского классной руководительницей.