И Лида принялась стараться. Вот это уж не отнимешь: старалась, училась. И не то, чтобы ей очень нравилось само учение. Но зато ей очень нравилось получать пятерки.
Ничего и никогда, кроме пятерок!
Маминой гордостью. Вот кем она стала уже к середине первого класса. И однажды сказала (ну, конечно, не в первом — в классе третьем или в четвертом): «Ты мне должна помогать! Я не могу ходить в чем попало. Ты ведь знаешь, в какой школе я учусь и на каком я счету!»
Мама беспечно рассмеялась такой ее милой строгости.
А Лида действительно была на хорошем счету, и школа действительно была хорошая.
Рассмеялась мама, но дочкины слова услышала. И с тех пор стала Лида ходить в необыкновенных платьях. Только нашлепки на них были самые обыкновенные — заграничные.
В четвертом классе у Лиды появилась первая в ее жизни «оруженосиха». Слово это зазвучало у них значительно позднее, а вот сама первая оруженосиха возникла уже в четвертом.
А за что она стала оруженосихой, эта Алена Веселова, за какие грехи? Очень просто: иногда ей давали особую жакеточку поносить, с оленями (а размеры-то у всех в четвертом классе примерно одинаковые, тем более для шерстяных вещей).
И частенько давали списывать математику, так что Алена заметно подтянулась, чуть ли не стала третьей или четвертой ученицей. И другая Алена — Робертовна — сильно хвалила обеих подруг.
Однажды Веселова сказала:
— Ну вот чего ты хочешь? Вот скажи! Вот я все для тебя сделаю!..
Это был тихий вечерний расслабленный час. И хотелось чего-то необыкновенного, а может, и немного дурацкого.
— А вот говори, что я самая красивая… Будешь?
Это ведь трудно для девчонок! Однако Алена Веселова только засмеялась в ответ:
— Конечно, буду!
И тогда они засмеялись вместе, словно задумали общую тайну. И даже обнялись.
Вскоре Алена Веселова переехала в другой район и стала учиться в другой школе. И учителя в той другой школе удивлялись и поругивали учителей из этой школы: как можно было такой нетвердой девочке ставить сплошные пятерки и четверки.
И сама Алена в полной мере хлебнула горя, а потом раскаяния за свое прежнее столь легкомысленное житье по подсказке.
Но в будущем шестом «А» дело-то уже было сделано. Лида Самсонова стала самой красивой девочкой класса. Да и куда было деваться: отличница, учителя везде ее стараются выдвинуть. На любое мероприятие, в любой поход, в любой театр она так одевается, что либо носи темные очки, либо ослепнешь!
Никто уже Веселовой той почти не помнил. И напрочь забылось, что именно она пустила разговоры о Лидиной красоте. Да и сама Лида эту историю запамятовала. Лишь невольно сердилась, когда где-то поблизости появлялась новая девочка, конкурентка!
И вот я думаю, ну неужели преступление начинается с такой малости? Не верится!
А с чего же оно начинается, скажите?.. С этого и начинается!
В четвертом классе, словно на смену Алене Веселовой, пришла Серова Лена. Она была девочка самостоятельная, в себе уверенная.
Существует такая поговорка: что, мол, в чужой монастырь не ходят со своим уставом. По-простому говоря, это значит вот что: если ты пришел в новую компанию, то присмотрись и не устанавливай здесь своих законов, а постарайся жить по законам уже существующим.
Серова признавать это правило не собиралась. Да и «устав самсоновского монастыря» ей не казался правильным.
— Чего, эта Лида-жирная у вас красивой считается? Ну я не знаю!
Недолго ее реплика оставалась малоизвестной, очень недолго! От девчонки к девчонке. От девчонки к мальчишкам…
— Если ты, Серова, завидуешь, — прищурив и без того маленькие глазки, сказала Катя Тарасова, — если завидуешь, то так и надо говорить.
И началось! Неважно, что там ответила Лена. Но в классе очень скоро образовалось две «команды». Пошли всевозможные «спортивные мероприятия»…
Однако почему же так быстро и легко развалилась самсоновская империя? Да потому, что многим поднадоело преклоняться перед этой «Лидой-преподобной»…
А другим вот нисколько не надоело.
«А почему? — говорили они. — Самсонова — отличная староста, своя, проверенная. Красивая! Уж не ваша выскочка-серая-Леночка».
И пошло-поехало, разделился класс. А бывший новичок Лена Серова благодаря этому выделилась. Даже стала почти вровень с Самсоновой!
Лиду, например, выбирают старостой… Ее испокон века выбирали старостой. А Лену тогда выбирают председателем совета отряда.
Лида хмурит брови и думает: «Ну и пусть, я-то главней!» (В начале четвертого класса еще не все были пионерами.) Но очень быстро две командирши сравнялись «по главности», потому что весь класс стал пионерским.
И собственно говоря, мы пришли в эту историю как раз тогда, когда силы Самсоновой и Серовой были равны.
Так сказать, по традиции (раз уж Самсонова считается красивой) стали красивой считать и Серову. И сама Серова привыкла к этому… считанию.
Но в одном Лена никогда не могла бы сравниться с Лидой — в учении!
Для простого человеческого взгляда это было бы не так уж и заметно. Да ведь речь-то идет об особом взгляде, о школьном. А здесь между учеником, имеющим круглые пятерки, и учеником, у которого в четверти затесалась парочка четверок… Разница между ними, по школьным меркам, большая! Да вы сами знаете.
А особенно если эти два ученика… ученицы!
В конце прошлого года в школе был педсовет, на котором речь шла об успеваемости. На педсоветах об этом часто шла речь. Ведь в основном, бывало, именно по успеваемости судили о работе учителей: плохая успеваемость — плохие ученики — плохая работа.
Но дело даже не только в строгом оке начальства. Учителя чаще всего — люди честные и старательные (такие, между прочим, они и в этой книжке). И это только кажется, что какая-нибудь Татьяна Николаевна ставит нам двойку с особым удовольствием и ехидной усмешкой. Вовсе нет! Она ставит, а ей стыдно. Значит, плохо, думает, она их учит. Надо что-то делать, надо стараться, изобретать.
Об этом самом говорила на педсовете и завуч Людмила Ивановна: «Надо наконец заинтересовать учащихся, понимаете? Надо, чтоб они учились весело, а может быть, и чуть азартно».
Тогда-то в романтическом уме Алены Робертовны и родилась идея ежемесячно вручать лучшему ученику переходящую золотую медаль.
Преступление
Как говорится: гладко было на бумаге, да забыли про овраги! Никакой борьбы не получалось. Чего там бороться и как там бороться, когда Самсонова все равно лучшая во веки веков. Это и учителя знали, и директор, и завуч. И даже чуть ли не в соседних школах.
Годенко однажды на сборе отряда прокричал, что надо бы установить Кубок прогресса, как в футболе: кто по сравнению с прошлым месяцем больше всех подтянулся, тому и давать. Но его не услышали, потому что решили — это просто антисамсоновские штуки.
Лида ходила с медалью-«лидалью» в марте, апреле и мае. И в сентябре она ходила, сверкая золотом, — как чемпионка прошлого учебного года. Вот тут-то Алена Робертовна и решила на октябрь отдать медаль Серовой: чтобы все-таки была борьба.
А медаль-то уж к тому времени стала не еще одним пунктом в борьбе за успеваемость, а еще одним пунктом в борьбе «команд». И невольно это получился сильнейший удар по самсоновскому лагерю. По самой Самсоновой!
Причем удар несправедливый…
Ведь у Серовой действительно биология была далеко не на высшем уровне!
Выходит, в Лидином преступлении и Алена Робертовна чем-то виновата? Ну допустим. А ты-то сама имей голову на плечах и совесть в груди.
Нет, она не имела. Злость и обида разгуливали по ее душе, как по собственному дому.
Однажды ей зачем-то надо было пойти в учительскую. Историчка забыла на доске карту древних государств, Лида, как староста, решила эти государства снести на место.
И вот момент, миг: она вошла — в учительской никого. На столе несколько журналов, в том числе и шестого «А».
Страх кричал ей: «Беги отсюда!» Э, нет! Лида уже в течение нескольких дней с особой холодностью смотрела на Алену Робертовну. А Серова скользила по школе, сверкала медалью.