Разводя колени еще шире, начинаю кружить пальцами вокруг клитора.
— Я сейчас такая же мокрая, как тогда, когда ты драл меня на лестничной клетке гостиницы, зажав мне рот, чтобы на мои стоны не сбежались постояльцы.
Данил как загипнотизированный следит за моей рукой.
— Помнишь? Ты не смог дотерпеть до номера, потому что, запустив мне руку между ног, ты обнаружил, что я теку как шлюшка.
Под напряженным взглядом Староверова ныряю кончиками пальцев в свою сочащуюся пещерку, и он поправляет член в брюках.
Скорее всего, ему уже весьма тесно в белье. Я даже отсюда вижу внушительную выпуклость.
Пальцами одной руки я раздвигаю половые губки, а другой я начинаю потирать напряженную горошину, постанывая от каждого надавливания.
— Ты тогда даже презерватив не надел. Я помню, как подрагивал твой член возле моей влажной дырочки, как ты медленно натягивал меня, раздвигая мои стеночки.
Воспоминания и горячий взгляд Данила, грудь которого вздымается от сдерживаемого желания, заводят меня не на шутку.
— Помнишь, как в тишине на лестнице слышны были только шлепки и хлюпанье? Так вот. Я такая же мокрая.
Я уже не дразню Данила. Я перешла эту грань.
Закрываю глаза.
Кажется, сейчас я способна только вздыхать, ахать, стонать…
Но я все никак не могу кончить. Чего-то не хватает.
И только почувствовав, как Данил накрывает мои губы своими и страстно целует, я освобождаюсь.
Утром просыпаюсь и тут же утыкаюсь лицом в подушку, вспомнив как Данил на руках отнес меня в кровать после моего показательного выступления.
Офигевать от своего поведения — в последнее время это в моем стиле.
Не знаю, радует или печалит меня, что Староверов не предпринял попытки вчера заняться со мной сексом.
Одно хорошо, хоть я и проспала, но на работу нынче опоздать мне сложно. За полчаса я привожу себя в относительный порядок и спускаюсь к завтраку.
Данил снова колдует над туркой.
— Доброе утро, — он указывает мне на блюдо с блинами. — Разогрей.
Староверов говорит это так обыденно, словно мы супружеская пара, которая в браке уже лет двадцать.
Но за кофе, сваренный Данилом, я готова на подвиги.
И я даже ничего не сожгла.
Ибо микроволновка.
Когда я гордо ставлю тарелку перед Староверовым, он меня внезапно огорошивает:
— Хорошо. Можешь сегодня отлучиться. Три часа тебе хватит?
— Должно, — прикидываю я в уме.
— Значит, договорились, — и Данил теряет ко мне интерес.
В целом, завтрак проходит в мирном и каком-то уютном молчании.
Староверов, занятый чтением чего-то на ноутбуке, даже не язвит, не подкалывает меня и никак не комментирует вчерашнее.
Но в преддверии посещения кладбища на душе у меня пасмурно.
Семь лет прошло, а мне все так же тяжело.
Виолетта говорит, я все еще не смирилась с потерей.
Не знаю, вроде я привыкла жить без него, но до сих пор не могу поверить, что его нет. Нигде нет, а не только рядом со мной.
Когда вызванное такси привозит меня к кладбищу, я покупаю у бабушки красные гвоздики и долго мнусь у ворот. Впрочем, как ни оттягивай, ничего ведь не изменится.
Я была здесь не так давно — накануне папиного дня рождения. Тогда я тоже не захотела сопровождать маму с Андреем Владимировичем. Пожалуй, именно в тот момент наши отношения с матерью стали наиболее холодными. Не этого я хотела, но для меня важнее, что я не вижу здесь эту лицемерную тварь — своего отчима.
Хорошо, что Виолетта учится далеко. Плохо, что она скоро приедет.
Но мы обязательно что-нибудь придумаем.
Однако, мой шаткий оптимизм мгновенно тает, когда возле ограды папиной могилы я вижу Андрея — одного из охранников отчима.
У меняя напрочь отсутствует желание подходить ближе, но Андрея это не очень интересует, и он сам идет мне навстречу.
— Виктория Юрьевна, хорошо выглядите.
У него мерзкий тихий безэмоциональный голос. Возможно, я предвзята. Просто я ненавижу все, что связано с отчимом. А у этого даже имя такое же, и глаза тоже бездушные.
Охранник достает из нагрудного кармана конверт и протягивает его мне:
— Андрей Владимирович просил вам передать это.
— Как он узнал, что я буду здесь? — я забираю конверт, хотя хочется его выбросить.
Андрей усмехается и качает головой.
— До свидания, Виктория Юрьевна.
Он проходит мимо, вызывая у меня мурашки. Я стараюсь не оглядываться, хотя он меня пугает. Теплый сентябрьский день теряет для меня свою прелесть.
Смотрю на конверт.
Надо же сколько пафоса.
Ведь не позвонил, и даже не сообщение отправил.