Энакин мертв.
Умер.
Разум понимал, что надо бороться, что она нужна детям живой и невредимой… но тело практически не двигалось, стремительно теряя чувствительность, навалившаяся апатия накрыла толстым пуховым одеялом, заглушая звуки и душа вопли инстинкта самосохранения на корню. Ее словно сеть опутывала, не давая возможности хоть что-то сделать, вырваться из засасывающего болота.
Энакин мертв.
Умер.
Одна и та же крутящаяся мысль выжигала волю, уверенно подводя ее к прекращению существования.
Энакин мертв.
Умер.
Она попыталась выбраться из затягивающей ее трясины, ведь она нужна… нужна детям! Но в голове опять закрутилась навязчивая мысль.
Энакин мертв.
Умер.
Амидала прижала к себе слабыми, непослушными руками детей.
Двое.
Мальчик и девочка. Ее продолжение, ее и ее мужа.
Мысли заметались, разум стряхнул с себя паутину апатии, собрав в едином порыве все силы и активизировав все свои способности. Стали выстраиваться логические цепочки, кристально ясные, четкие, обнажающие неприглядную правду прошлого и высвечивающие жуткие перспективы будущего. Будущего, которого у нее нет.
Хотелось завыть от осознания совершенных ошибок, забиться в истерике, дарующей облегчение истерзанному гормонами телу, но нельзя. У нее слишком мало времени. И пусть будущего нет у нее, ведь недаром Оби-Ван так странно сообщил о гибели Энакина…
О, он не врал, но и правды не сказал. Что-то было не так… она чуяла это всем своим естеством, отточенным разумом политика, варящегося в этом ситховом котле с рождения, и сердцем, разорванным на части произошедшим.
Ее вина, она не поняла угрозы и не приняла мер, но все ее мысли были только о предстоящем рождении детей… это единственное, что может ее извинить.
Впрочем, не время.
Имянаречение.
Она – Набу, Древнейшая семья… они стояли у истоков создания государства, они его вырастили и пестовали, они его хранят и оберегают, защищая от врагов. Ее дети будут такими же. Надо только правильно определить их судьбу.
Амидала чувствовала странно довольный взгляд джедая, направленный на ее пока еще безымянного сына, приправленный глубоким сожалением и странной решимостью. На дочь внимания не обращали, впрочем, это было понятно. От мальчика исходило странное, нечто, что она ощущала в супруге, но не тогда, до Мустафара, а после, то, что она видела и чувствовала, когда он стоял перед ней в гневе и ярости. Дочь захныкала, а сын смотрел на нее голубыми, мутными пока глазками.
Ему надо дать сильное имя, которое поможет ему противостоять врагам, ведь в том, что они есть и будут, Амидала не сомневалась. На нее снизошло странное спокойствие, выбор был сделан легко, просто, словно ее малышу подходило только это имя, и никакое другое.
В голосе проскользнуло злорадство.
– Люк.
Мир дрогнул, вплетая в ткань своего бытия новую ниточку.
– Лея.
Оби-Ван куда-то исчез, и Падме, торопясь, заговорила. Она обращалась к сыну, спеша донести до него необходимое. Она четко знала, что хоть сейчас он ничего не понимает, но настанет миг, когда ее дитя все вспомнит.
Тихий шепот лился, пока тело не ослабело окончательно, после чего сознание провалилось в темноту, отказываясь реагировать.
Меддроиды проводили реанимацию под внимательным взглядом серых глаз, но все было тщетно. Когда пациент не хочет жить, медицина бессильна. Зафиксировав время смерти, дроиды осторожно вынесли детей, помещенных в специальные колыбели-капсулы.
Стоящий за стеклом мужчина печально покачал головой.
– Прощай, Падме. И прости. Я знаю, ты бы этого не одобрила, но у нас нет выхода. Это единственный вариант. Ситхов надо остановить. Любой ценой.
Подойдя к двери, он еще раз замер.
– Прости.
Больше он не оглядывался.
Где-то вдали удовлетворенно улыбнулся закутанный в мрак силуэт, сидящий возле погруженного в медкапсулу обгоревшего обрубка человека.
– Прощай, глупая королева. Ты свою роль отыграла с блеском.
– Что скажете, Учитель?
– Юного Скайуокера на Татуин отправить должны мы. Не любит родину свою отступник, не любит и не вернется на нее. Отправить дитя его дальним родственникам можно. Они приглядят. И ты пригляд осуществлять должен. Опасности всегда есть.
– А девочка?
– Есть на примете тот, кто возьмет ее. Органа Бейл. Влюблен в ее мать он когда-то был, воспитает дитя он в любви, как свое собственное.