— А что?
— «А что?» — с досадой передразнил Ромка. — Так и не понял?
— Ну, понял, — угрюмо пробормотал Гриць.
— Что понял?
— Ну, ну… это… — И наконец, обрадованно выпалил: — Пекарь плюнул на пани Эльзу!
— Ну и дурень же ты, Гриць!
Однако, увидев, что Гриць обиделся, Ромка доверительно прошептал:
— Клад на горе… Под самым нашим носом, на Высоком Замке закопанный, слышишь?
— А-а-а! — только и вымолвил пораженный Гриць. И через мгновенье, с опаской озираясь, зашептал: — Найти б тот клад! Тата б вызволили из тюрьмы… Купили б хлеба…
Внезапно Гриць схватил Ромку за плечо:
— А что если клад заколдованный?
Ромка пододвинулся к Грицю и скороговоркой начал рассказывать:
— Старые люди говорят, будто раз в год закопанный клад ровно в двенадцать ночи горит голубым пламенем. Кто увидит, должен перекрестить то место и кинуть что-нибудь. А утром приходи и бери клад.
— И мы ночью пойдем?
— Да, ровно в двенадцать.
— А покойники? — Гриць испуганно перекрестился. — Они тоже из гробов ровно в двенадцать выходят… Лучше утром…
— Ладно, когда начнет светать, тогда пойдем, — согласился Ромка.
Вдруг в небе вспыхнул фейерверк.
— Ой, смотри, как красиво! — задрав голову, залюбовался Гриць.
— В честь дня твоего рождения, — пошутил Ромка.
— Скажешь…
Фейерверк действительно зажгли в честь именинника, но не Гриця Ясеня, а сына наместника Галиции.
Над ярко освещенным парком перед дворцом наместника дождем рассыпались огни. В разноцветных струях великолепного фонтана горела цифра «12». На залитой ослепительным светом веранде среди гостей стоял наместник Галиции — шатен с мечтательными глазами и холеными усами.
Барон фон Раух поправил монокль и, подняв бокал, торжественно провозгласил:
— За именинника!
Присутствующие смотрели на роскошно одетых детей, танцующих в зале. Но среди них не было двенадцатилетнего виновника торжества, изнеженного, тщедушного Пауля. Именинник притаился за роялем, помогая своей хорошенькой золотоволосой кузине Эрике и толстому мальчику привязывать к хвосту шпица «вертушку»,[57] что не помешало барону закончить свой тост такой тирадой:
— За Пауля, моего единственного племянника, будущего блестящего государственного деятеля, как и его отец — глубокочтимый всеми нами наместник Галиции. За Пауля, хох!
Тем временем «будущий государственный деятель» торопил толстого мальчика:
— Макс, поджигай! О, какой ты неумелый, давай спички, я сам…
По залу заметался ошалевший шпиц с горящей на хвосте вертушкой. Танец оборвался. Испуганные дети разбежались по углам. Не меньше были напуганы и их родители.
У матери Пауля от ужаса округлились глаза. Быстро опомнившись, графиня улыбнулась, — мол, детские шалости, — и приказала лакею поймать собаку.
Старый лакей напрасно пытался поймать шпица, что еще больше развеселило Пауля, Эрику и толстого мальчика. Наконец, обезумевший, загнанный шпиц прыгнул на подоконник и, опрокинув вазон с цветами, исчез за окном.
По белой мраморной лестнице из сада на веранду поднимался Вайцель. Наместник поставил бокал на поднос, который держал старый лакей Юзеф, и обернулся к Рауху.
— Барон, а вот и Вайцель…
Вайцель в новом фраке, подчеркивающем его военную выправку, подошел к группе мужчин, окружавших наместника.
Через полчаса наместник, барон Раух и Вайцель перешли в кабинет хозяина. Удобно рассевшись в мягких креслах, они вели беседу.
— Таким образом, получается чудесно! Теперь те «герои» не только голодают, но многие остались без крыши над головой. А детей наплодили как мух. Как вы считаете, мой друг, — Раух обратился к наместнику, — матери этих детей позволят своим мужьям продолжать страйк?
— Нам известно, что завтра состоится тайное сборище забастовочного комитета. Там будет Кузьма Гай… — Вайцель многозначительно взглянул на собеседников и добавил: — И знаете еще кто?
Наместник и Раух вопросительно посмотрели на Вайцеля.
— Кто? — не выдержал Раух.
— Иван Сокол. И кажется, этот… его приятель, библиотекарь Павло Михайлык, который не порвал связи с Женевой.
— И что вы с ними церемонитесь? За решетку — и конец! — воскликнул Раух.
— С Соколом так нельзя! — в раздумье проронил наместник. — Он слишком известный журналист!