— Идем! — крикнул Данко и бросился вперед на свое место, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям…»
Кто-то рядом с Казимиром закашлялся. На него зашикали, заворчали, боясь упустить хоть одно слово рассказчика.
— «И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем. Гроза была там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь, блестела трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река.
Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко, — кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А потом упал и умер».
Легенда кончилась. Люди, перед которыми, словно зловещий призрак, вставал грядущий день, сидели в задумчивости, но мало кому из них теперь хотелось возвращаться в неволю к барону Рауху, пока не добьются своего.
Было за полночь, когда Гнат Мартынчук забежал домой. Катря не ложилась, ждала.
— Что так поздно?
— На лесопилке из бараков всех повыбрасывали. Забастовщики сейчас на Песковой… Мы ходили по домам, надо их где-то разместить.
Помыв руки, Гнат торопливо поужинал.
— Катря, я одного к нам приведу, поживет с неделю. Только ты не сердись, добре?
— «Не сердись, не сердись». Готель у нас тут, что ли? Где покладу его, чем укрою? Разве что горем своим…
— Вот ты, Катруся, и сердишься. Люди же под открытым небом мокнут.
— Что поделаешь? Приводи.
— Тебя быстро уговорил, — улыбнулся Гнат. — А до чего тяжко договариваться с женами рабочих. Тесно, бедно живут. Отсюда и злость. Ну, я побегу. Ворочусь утром.
Поцеловав жену, Гнат быстро ушел.
Опасения Василя Омелько оправдались. С рассветом на Песковую гору нагрянула полиция. По требованию арендатора она намеревалась прогнать «бродяг» и «жуликов» с его земли.
И каково же было изумление полицейских, когда они, вместо людей, увидели потухшие костры, обрывки рогожи и клочки бумаги.
— Куда они девались? — озадаченно развел руками комиссар полиции.
Глава четырнадцатая
ЕЩЕ ОДИН УРОК
Катря сварила картофель и начала гладить белье, которое к двенадцати часам должна была отнести в кафе.
Ромка сбегал в лавочку и принес квашеной капусты.
— Сынок, нарежь в тарелочку кружочками цыбулю, — попросила мать. — Мне самой нельзя, а то белье провоняется, пани хозяйка потребует все перестирать.
Вошел Гнат с незнакомым парнем. Катря отставила утюг, собрала белье в круглую плетеную корзину и вынесла в кухню.
Она поставила на стол чайник, нарезанный хлеб, сахар, — все, что имела. Наконец, появились те, кого ждал Гнат.
Катря усадила на самое почетное место, около чайника, Кузьму Гая, Богдан, Казимир и Гнат разместились на топчане, потому что стульев на всех не хватало.
Гай шутил, высмеивал барона Рауха и полицию, которых рабочие оставили в дураках.
Еще до прихода гостей к Ромке забежали Гриць и Давидка. Сейчас они под окном играли с Жучком. Хотя щенок очень вырос, но по-прежнему оставался худым — кожа да кости.
— Дай лапу!
Жучок, будто гордясь тем, что обращаются и к нему, охотно протягивал лапу.
— Служи!
Жучок служил.
— Лови! — Ромка хватал щенка за хвост, и тот начинал кружиться как волчок, вызывая смех мальчиков.
Не смеялся только Давидка.
— Ты почему сегодня скучный? — спросил Ромка, пристально поглядев на Давидку.
— Его Любаш тоже вытурил из барака, — ответил за товарища Гриць.
Помолчали.
— Где правда на свете? — горько вздохнул Давидка. — Все нары пустые, а ему жалко, чтобы я там переночевал. Зашел утром с каким-то чужим паном, увидел, палкой своей меня, сонного, растолкал и как гаркнет: «Пся крев! Вон отсюда, бродяга! Вон!»
Давидка утер нос рукавом, снова вздохнул и задумчиво добавил:
— А я думал — пан управитель добрый…
Давидка разделял людей на добрых и злых. Он не подозревал, что на свете существуют фальшь, неписаные волчьи законы, по которым сильные угнетают слабых. Мальчик искренне удивлялся: если пан управитель злой, так зачем же он устроил на рождество такую красивую елку в бараке? Там одних свечек горело не меньше чем на гульден. А игрушки! Их наверняка делали из чистого золота и серебра. Не зря сразу после рождества жена и дочка управителя поснимали игрушки с елки, укутали ватой и, сложив в продолговатые картонные коробки, унесли. Зачем пан управитель велел своей жене и дочке раздавать разноцветные кульки с подарками всем детям, которые работали на тартаке? Зачем? Давидке тогда досталось три пряника и два красненьких яблочка. Ромке и Грицю — по одному, а Давидке — целых два! Пряники и одно яблоко он тут же съел. А другое и длинную конфету, обкрученную голубой бумажной ленточкой, мальчик спрятал, чтобы подарить пани Мартынчуковой.