Тут он заметил Гната Мартынчука, но не растерялся.
— О, пан Мартынчук, прошу вас, про волка речь, а волк и в хату! — с усмешкой произнес он. — Только здесь люди благоразумные, и вам не удастся их обдурить! Нет, нет, они вас не послушают! Хватит и тех несчастных, что остались без куска хлеба, без крова и сейчас по вашей милости замерзают на Песковой горе. И я…
— Прошу, пан Пшибек, — перебил его один из пекарей. — Скажите нам, просим, вы есть представитель нашей польской партии социалистов?
— Так! — торжественно изрек франт.
— Почему же эта партия не поможет тем, кто очутился на Песковой горе, вернуться в бараки? Почему вы не требуете от барона Рауха, чтобы тот лучше обращался с рабочими, как с людьми, а не как со скотом? Хороший хозяин в такую погоду и пса из дому не выгонит.
— Пан Пшибек, — спокойно обратился к франту Гнат Мартынчук. — Когда вы были на Песковой горе?
— Да вот сейчас! — солгал тот.
Тогда опять заговорил пекарь.
— Вы, пан Пшибек, верно заметили, мы люди благоразумные, ложью нас не опутаешь. На Песковой горе никого нет. Гай и его люди всем помогли. Рабочие дали приют бастующим. И советую вам, пан социалист, больше сюда не ходить.
Пан Пшибек побагровел.
— Ах так? Прошу бардзо… Тогда представитель нашей партии никогда не переступит порог вашего заведения! Пеняйте на себя.
Вдогонку ему летели насмешливые реплики:
— Осторожно, паночек, обойдите лужу!
— Не испачкайте лакированных сапожек!
Глава пятнадцатая
В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
В недостроенном домике Сокола Гай нашел надежное убежище. Рана зажила, и он охранял дом как сторож.
Уверившись в совершенной безопасности, Гай решил собрать своих друзей. Он, конечно, понимал, что, если полиция пронюхает о его местопребывании, в домике дальше оставаться будет невозможно.
Стоял теплый майский вечер. В такие вечера людям не сидится дома. Но за Стрыйским парком, в районе Софиевки было безлюдно и тихо.
В темном уголке за штабелями досок, ожидая товарищей, сидели Гай и Тарас Коваль.
— Я убежден, что кто-то информирует полицию о наших планах, — тихо говорил Гай.
— Несомненно, действует какой-то ловкий провокатор, — согласился студент.
— До сих пор это место находилось вне поля зрения полиции. Но сегодня — кто знает… Пока мы не выявим иуду, все наши планы и действия обречены на провал. У нас, Тарас, должно быть свое недремлющее око, оно должно уметь заглянуть в душу каждого и безошибочно отличить подлинное от подделки, искренность от фальши. — Гай помолчал. Потом положил руку на колено студенту и снова заговорил. — Тебе это доверяю, друже Тарас. Обмозгуй, продумай план действий, а после поделишься со мной…
Во дворе послышались шаги. Тарас приподнялся и выглянул из-за досок. Тихий условный свист успокоил его.
— Стахур и Ярослав.
Тяжелая дубовая дверь домика открылась, и Стахур с Ярославом скрылись за ней.
Прерванный разговор продолжался:
— Кажется, начинать надо с тех, кто всегда в курсе наших дел. — Гай достал из кармана пиджака фотографию и, чиркнув зажигалкой, сказал: — Посмотри на портрет главного дьявола. Ему служит человек, который нас предает. Возьми фотографию и постарайся хорошо запомнить его лицо, потому что он имеет обыкновение менять свою внешность.
— Это, кажется, Вайцель?
— Он.
— Я его видел.
— Где?
— У нас в университете.
— Когда?
— На следующий день после появления там наших листовок.
— Интересно…
— Он выходил из кабинета ректора. А ко мне как раз подбежала Каролина, — есть у нас такая студентка, — и шепнула: «Взгляните, пан Тарас, вон тот элегантный джентльмен — ваш смертельный враг. Он директор тайной полиции. Его имя Генрих Вайцель».
— Какая Каролина? Она знакома с Вайцелем? Ты не спросил ее? Может быть, она…
— Нет, нет! Просто сплетница… Панна Каролина — из богатой семьи, всюду бывает, все слышит. О разных городских новостях, модах, сплетнях в университете узнают от нее. Страсть Каролины — хвастаться своей осведомленностью. Учится плохо, зато отлично знает тайны студентов и студенток. За ней ухаживал Стефан, но почему-то быстро охладел. Потом за ней начал увиваться Ян Шецкий…
— Стефан? Шецкий? Ясно, о тебе она узнала от них.
Наступило молчание. Гай что-то обдумывал, наконец проговорил: