«Вычерпывай, вычерпывай реку черпаком, выливая воду на прибрежный песок, — повторяла библейские «истины» Мирося. — Христос-спаситель принес себя в жертву, своими страданиями и смертью искупил первородный грех людей. Как он повелит — так и будет на земле и в небесах».
Цепко держалась Мирося за то единственное богатство, которое есть у бедняка и на которое не льстятся богачи, не отнимают, — веру в загробную жизнь. Это богатство из века в век, из поколения в поколение передавали предки.
Немало облаков сгущалось в черные тучи и обильными дождями и грозами проливалось над землей. Только ни одна туча, ни одно облако так и не превратилось в триумфальную колесницу господа бога даже тогда, когда над этой доброй матерью и труженицей уже витала смерть…
Остап Мартынчук и Гай свернули в сторону Стрелецкой площади. Всю дорогу ни тот, ни другой не проронили ни слова.
Мысли Гая снова вернулись к Гжибовской. Теперь он уже смутно представлял себе лицо этой нескладной, костлявой женщины.
Помнится, незадолго до его ареста, как-то за ужином обеспокоенная Анна сказала, что Гжибовская просит их подыскать другую квартиру. Эта одержимая католичка заявила: «Ваш муж, пани Анна, даже по воскресеньям не бывает в костеле, не исповедывается. Его поведение — вызов святой церкви. О святая Мария, я беспрестанно дрожу от страха, как бы не навлечь на себя гнев божий…»
И Гай мысленно спрашивал себя: «Так могла ли эта святоша, не боясь кары божьей, пойти на обман? Могла ли решиться на такое кощунство: нанести убийственный удар в самое сердце человеку, не причинившему ей никакого зла? Но, с другой стороны, она знала, что он не ходил на исповеди, на «страстной неделе» не являлся в костел поклониться плащанице.[13] Был безбожником. Но разве сам Христос не завещал: «…любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…»? — и Гай засмеялся в глубине души. Ему припомнились гнуснейшие бесстыдства и чудовищные злодеяния, совершенные посредниками между людьми и богом: папами, кардиналами, архиепископами, «наместниками Христа», без помощи которых якобы никто из мирян не сможет «спасти свою душу».
Припомнилось, что римский папа Мартин V в своем воззвании в XV веке призывал истребить «еретиков-гуситов» в Чехии. Он требовал: «Не щадите людей, не жалейте крови. Помните, что нет жертвы, более угодной богу, чем кровь его врагов. Действуйте мечом, а если вам не удается открыто поразить виновных, пользуйтесь ядом. Сожгите все города, пусть огонь очистит проклятую страну еретиков. Пусть на деревьях будет больше повешенных, чем листьев в лесу». Еще один «непогрешимый» папа Александр VI Борджиа вошел в историю как клятвопреступник, распутник, предатель и убийца. Не секрет и то, что римский папа Климент VII, обращаясь к германскому императору Карлу V, требовал, чтобы тот истреблял ученых. А мученическая смерть Джордано Бруно на костре инквизиции? А жестокая расправа над Лучилио Ванини, бесстрашно отрицавшим учение о сотворении мира богом, о бессмертии души? Нет, он не склонил мудрой головы перед мракобесами. Истерзанный пытками в застенках инквизиции, за несколько минут до казни Лучилио Ванини с насмешкой бросил в лицо своим палачам: «Нет ни бога, ни дьявола, так как, если бы был бог, я попросил бы его поразить молнией парламент, как совершенно несправедливый и неправедный; если бы был дьявол, я попросил бы его также, чтобы он поглотил этот парламент, отправив в подземное царство; но так как нет ни одного, ни другого, я ничего этого не делаю». Ему вырвали язык. Затем повесили. Но и этого церковникам показалось мало. Тело Лучилио Ванини сожгли на костре, а пепел развеяли по ветру… Да, трудно измерить бездонное море человеческой крови, пролитое церковью…
— Ну вот, пришли, — прервал размышления Гая голос Мартынчука.
По каменным ступенькам они поднялись на невысокий холм, прошли мимо высеченной из гранита фигуры девы Марии и вошли в костел.
После яркого дневного света они с минуту постояли, привыкая к царящему здесь полумраку. Затем им пришлось выполнить неприятную обязанность: чтобы не привлечь к себе внимание, купили по свечке и поставили их в подсвечник перед распятием.
Пахло ладаном. Отойдя к хоругвям и крестам, прислоненным к стене, они терпеливо выжидали, пока отец каноник,[14] стоящий у купели с младенцем на руках, произносил заклинание против дьявола, потом трижды погрузил новорожденного в воду, дал ребенку имя и, наконец, помазал елеем.