Майора поразило выражение глаза, уставившегося на него: там застыл ужас и непереносимая боль… Лицо посинело, рот словно свело судорогой. В углу появилась пена.
Словом, набор всех чёртовых «симптомов», что они видали и у несчастных «девочек». Удушье, острая сердечная недостаточность. Дикая боль.
Майор и сам рефлекторно схватился за грудь. Но заставил себя быстро вдохнуть исчезнувший вдруг куда-то воздух:
– Взвод! Приказываю: НЕМЕДЛЕННО всем раздеться до гола! Обмундирование и оборудование бросить в камеру санобработки! – он и сам поспешил подать пример. Через тридцать секунд сопения и побрякивания ни на ком не осталось ни лоскута одежды – вот спасибо новому комплекту защитной одежды «Ратник»: никаких пуговиц! Всё – на липучках!
Камера санитарной обработки явно не была рассчитана ещё и на боекомплекты с оружием, но – запихали! И лишь когда бронированное десятисантиметровое стекло отделило приёмный люк от коридора, майор вздохнул немного посвободней:
– Кто-нибудь… Чувствует что-то… необычное? Боль? Копошение на теле? Нет? Немедленно осмотреть друг друга! Да-да, со всех сторон!
Только убедившись, что все опять пялятся на него, отрицательно качая головами, он позволил себе перевести дух, невесело усмехнувшись:
– Что, непривычно общаться словами вживую?
– Так точно, господин майор. По-дурацки звучит. И эхо какое-то… – сержант ответил за всех, поскольку большинство могли только стыдливо прикрываться ладонями, стараясь снова не пялиться на з…цу и остальные части тела соседей. (Что ж делать! Похоже, этого: сравнивать «достоинства» – свои и чужие – не отнять у настоящих мужиков даже в столь дикой ситуации! «Победил», кстати, с точки зрения «призового кобеля», новичок – рядовой Билл Хинц.)
– Ладно. Будем надеяться, что успели. Бедный Азамат. Царствие ему Небесное… Однако благодаря ему мы все живы. – все невольно оглянулись на распростёртое в той же позе тело за стеклом. Туда же посмотрели теперь и все.
Пауза затянулась. Наконец Дорохов развернулся и помахал в ближайшую камеру наблюдения, жестами давая понять, что у них всё нормально, но они мёрзнут, и хорошо бы прислать какую-нибудь одежду.
Генерал оказался понятлив и гуманен: не прошло и пяти минут, как через тамбур им вбросили девять комплектов старого доброго десантного обмундирования: защитные штаны, тельняшка, гимнастёрка и полусапоги. Плюс солдатские ремни. Воняло всё это ужасно: не то – плесенью (Нереально!), не то – капролактаном. Или, что вероятнее – старыми дизенсектантами.
Интересно, на каком складе старинного утиля интендант всё это раскопал?
Но придираться и капризничать не время: только одевшись, майор понял, что у него зуб на зуб не попадает. Да и остальных – тоже. И это – не только от холода.
Тело капрала всё ещё лежало там, за стеклом – на виду и у них, и у, несомненно, настороженно наблюдающего за карантинным блоком начальства.
Однако комментариев…
– Майор. – радио у потолка вдруг ожило, – Проведите своих людей в комнату «Це-восемнадцать». Мы должны провести полное обследование.
– Есть, сэр!..
Комната Це-восемнадцать, похоже, ранее никогда не использовалась.
Во всяком случае, при ознакомлении с пристыкованным к Авианосцу карантинным Блоком, где им всем придётся теперь неопределённое время жить, пока их не признают «безопасными» и «чистыми», бойцам группы Дорохова её не показывали. Да и ему самому – тоже. Похоже, опасная штуковина. Для здоровья. Или «шибко» секретная.
Потому что даже от общего блока Карантина комнату отделяли могучие стальные переборки. Как понял Дорохов, ещё и со свинцовыми вкладышами позади брони.
И теперь он понял – почему.
Внутри обнаружился длиннющий узкий – только-только пройти по одному! – коридор. В стены которого оказались вмонтированы ряды пластин во всю высоту коридора – одна напротив другой. И было этих парных пластин, ох, немало…
Голос генерала поторопился «успокоить»:
– Проходите медленно. По одному. Мои… э-э… эксперты скажут, когда каждому можно будет двинуться дальше.
Трагикомедия началась.
– Дзасоев – первый. Николаеску. За ним. Хинц. Рихсиев. Паттон. Фуркад… – майор расставил своих в порядке живой очереди, себя, разумеется, оставив напоследок.
У капрала Дзасоева, когда он встал между двумя первыми пластинами, от сдерживаемых эмоций вспотела шея. Во взгляде, который он кинул назад, на Дорохова, тот прочёл собачью тоску и безысходность – похоже, капрал не слишком-то верил, что они выпутаются из передряги живыми… Или останутся полноценными мужиками после явно нехилой дозы облучения, которого сейчас получат по полной.