— Их каждый видел, только ведь на лбу не написано, что он — иллюзор.
— Мне, как-то привычней двойник или клон, — припоминаю, — был какой-то бразильский сериал под таким названием, там вырастили клона взамен погибшего героя.
— Сериал? — повторяет, и мне ясно, что парень не в курсе. Хотя, как такое возможно?
— Ну, кино в котором много-много серий, особенно, если оно бразильское.
— Это, как? — о Боже, вот и думай, прикидывается человек, или и правда, из прошлого занесло, каким-то сквозняком!
— Смотри сам, — включаю телевизор, — когда на работе была, ты же смотрел?
— Нет, я не знаю, куда смотреть, странная штуковина, — может Костик старовер? Из глухомани выбрался, а та глухомань называется Абекур? Честно говоря, в географии не сильна, но память у меня цепкая, и вот такой точки на карте Родины, не припомню.
Перещёлкиваю каналы, Костя — Берт смотрит заинтересованно, натыкаемся на мультик, он просит,
— Остановись! — ну, думаю, сейчас залипнет надолго, а мне же надо выяснить про иллюзоров, возвращаю к разговору,
— Не отвлекайся, мы говорили о двойниках! — оказывается, он прекрасно помнит на чём остановились,
— А, зачем выращивать, как ты сказала, клон, когда можно взять готового? У каждого уважающего себя короля или властителя есть в заначке такой сходный человек, который при необходимости, на какое-то время, может заменить оригинал.
— У тебя тоже? — попробуй найди такому амбалу заместителя.
— У меня нет, но я пока и не король, а всего лишь наследник, — чувствую, сказок этих мне хватит надолго, не переслушать, а у него свои мысли, — представь я здесь, а меня там дома, наверное, уже искать перестали.
Если все его россказни принимать всерьёз, можно и головой двинуться, а хотелось бы пожить в здравом уме и твёрдой памяти, мне всего лишь двадцать пять. Да и мой, вдруг оживший совершенно лишённый романтики желудок, требует что-то в него забросить, поэтому, закругляюсь,
— Может, поедим. Ты как, Берт? Не проголодался ещё?
— Давно уж, — тут же соглашается. Ну, вот! Мужик, как мужик! Как о еде заговорили, сразу стал нормальным.
Жить на кусках и бутербродах, честно говоря, уже надоело, зато страшно захотелось жареной картошки.
— Герцог Оберонский, ты картошку умеешь чистить? — вопрос риторический. Он приполз за мной на кухню и глядит с большим сомнением, как я ловко управляюсь картофелечисткой, вздыхает,
— По части корнеплодов я не мастер.
— Я почему-то так и думала, — смеюсь, а он на полном серьёзе предлагает,
— Может, лучше схожу на охоту? Завалю оленя или косулю, или хотя бы кабана? — какой полезный мужик мне достался! Если что, не пропадём, обязательно кого-нибудь завалит!
— Ты уж, поохотился сегодня, — успокаиваю, — я же шучу, куда с такими ранениями работать! Зачем за мной притащился, ложись, мультики смотри, я сготовлю и всё принесу.
— С тобой хочу, — улыбается. А мне становится так приятно. Его синие озёра лучатся нежностью и, как-то не хочется верить, что это только из-за поклонения.
— Берти, я тебе нравлюсь хоть немного?..
— Зачем спрашиваешь, Дадиан? — изумляется и опять называет меня странным именем, — на всё твоя власть, — и снова эти подчинённые нотки пробиваются.
— Неужели ты видишь во мне только божество? — с коим я даже рядом не стояла, — и сразу, ещё там, в больнице, ты тоже благодарил меня и радовался, когда приходила, только потому, что принял за богиню?
— Не сразу, к своему стыду, — винится, — сначала решил, что повезло. Не нашлось никого до тебя, кто бы помог, и подумалось, что наконец-то удача ко мне повернулась. Ты такая!.. — в голосе мечтательность и тоска.
А в глазах так много всего, что даже мне не подобрать подходящих слов, куда уж моему полиглоту с его несоответствующим кругом понятий! Но так хочется услышать те самые, которые бальзамом на душу ложатся любой женщине и, всё-таки, не удерживаюсь,
— Какая?
— Живая! Как мне было разглядеть сразу в тебе богиню, когда сама, не чураясь и не брезгуя, повела отмывать грязь, стричь волосы, когда чуть не расплакалась, принеся еду. Когда защищала от своей суровой работницы…
— Анна Никитична не моя работница, — поправляю, — санитарка… Она хорошая!
— Я понял, просто у неё жизнь тяжёлая, — наблюдательный мой, и говорит абсолютно здравые речи! А в остальном, хочешь, верь, хочешь, не верь!
Я за разговором уже начистила картошки и как раз принимаюсь за готовку. На сковороде шкворчит и опасно постреливает масло. Переворачиваю деревянной лопаткой золотистую соломку, она, пропитавшись, становится почти прозрачной, молотый перец и специи витают ароматами по кухне, и уже хочется прямо сейчас начать есть со сковороды.