Ну, что ж, пройдёмся дальше. Провожу ладонями по плечам, быстрым движением просовываюсь по грудь, мои ладони будто невзначай проскальзывают по соскам и сбегают вниз до живота, выпархивают из-под Костика и невинно возвращаются к волосам.
Мне интересно ловить его реакции, познавать их, запоминать, и очень приятно просто касаться, будоражить, и замечать волшебство, в котором я и, правда, кое-что могу.
Это же красиво! Магическое действо, когда любимый мужчина на твоих глазах сначала вроде бы незаметно, а потом всё сильней оживает и реагирует, и сам не понимает, когда упала та самая последняя капля на чашу весов, и возбуждение перевесило все другие чувства и желания!
А я эту каплю ловлю, смакую и знаю, что создала своими руками, губами, смешными словечками, ничего не значащими, но произнесёнными щекотным шёпотом прямо на ушко. Так близко, чтобы касание губ к чувствительным незаметным глазу волоскам и оказалось той самой последней каплей!
Я уже наколдовала, но будто не понимаю, из баловства начинаю сплетать мелкие отдельные косички, бросать их, доведя до середины и, начинать новые, тут можно долго заниматься, но не успеваю, как, впрочем, и рассчитывала,
— Богиня? — вопрос естественно адресован мне, но довольно хрипло и как-то слегка фамильярно, без особого пиитета, ни Наисветлейшая, ни Наимудрейшая.
— Что? — предполагаю, сейчас впадёт в мольбы о прощении и будет долго маяться в борьбе с самим собой, но Костик удивляет,
— Сколько раз я там, на смертную казнь наработал? — так запросто спрашивает.
— Да я уж и со счёта сбилась! — похоже, свыкся, и мне на этот раз даже смешно.
— Вот и я запамятовал, а если так, — тут он быстро переворачивается, причём, очень ловко, а я оказываюсь под ним, — то одной больше, одной меньше, какая разница?
— Думаю, никакой! Что три года расстрела, что пять! Выживешь! — это уже вдогонку получилось, последнее, пока поцелуем не заткнул! Ну и, понеслось…
… Диван всё-таки будет поудобней, чем банная скамья, помягче, да и пошире, есть, где отдохнуть после бурной страсти. Но почему-то я устроилась у Костика на груди. Честно говоря, мне на ней можно целиком разместиться, но я пытаюсь-таки освободить моего горячего мужчину от лишней тяжести.
Тщетно, лёгким движением руки Костик пресекает мои жалкие попытки отползти на другую половину.
— Тяжело же, — оправдываюсь, — я уже всё плечо тебе отлежала.
— Ты? — хмыкает удивлённо, — знаешь, сколько доспехи весят? Не смеши!
— Хочешь сказать, что я невесома?
— Конечно, богиня не может быть тяжёлой. Ты — пушинка!
Если по-честному, мне самой не хочется перебираться на холодный одинокий край ложа, с Костиком уютно, тепло и надёжно, как за каменной стеной! Вот так бы лежала и никуда не уходила! Я бы так с ним всю жизнь могла провести…
Но мой любопытный мозг, едва освободившись от тумана эмоций, задаётся вопросом: много ли за этой стеной побывало женщин? Я ему подтверждаю, что, наверное, не мало, тогда вопрос меняется: я в этом рейтинге, на каком месте?
Глупо спрашивать любовника после страсти, где я там по его шкале любви, не сильно ли затерялась? Язык сам повернулся, но, как говорится, начал издалека,
— Берти?
— Ммм?
— Много ли у тебя было женщин?
— В Обероне, как и во всём королевстве, население принято считать по взрослым мужчинам, — спасибо, конечно, за информацию, очень помогло…
— У тебя в постели много женщин побывало? — теперь-то хоть доходчиво?
— А-а, ты о любовных утехах? — догадливый мой, — не знаю, не считал, — потом подумав, гордо заявляет, — любая подданная почла бы за честь разделить со мной постель.
— Многих осчастливил?
— Вряд ли… Герцогство довольно велико, а у меня то походы, то турниры, то государственные дела, и десятой части не успел, — вот так спокойно на голубом глазу!
— М-да… — лучше бы не спрашивала. А он дальше развивает,
— Я не считал и не запоминал, а теперь понял, почему после соития с богами простому человеку нет смысла жить дальше.
— Почему? — чего опять удумал? Мне казалось, успокоился.
— С, тобой, Дадиан, никто не сравнится, ни одна смертная! Хоть весть Оберон перебери, да хоть и всё королевство! — вот льстец,
— Это ты ещё с Чичолиной не попробовал! — там, наверное, такие чудеса на виражах!
— Как ты сказала? Чичо…?
— Чичолина!
— Чичола — любимая сука отца, тёмно-рыжего окраса, поэтому и назвали Шкваркой. Всегда приносит здоровое потомство, и помёты у неё большие: щенков по восемь — десять. Ты хочешь сказать, что соитие с ней?.. — вот и договорились,