Дверь открылась. Статс-секретарь Вилламов, слегка подавшись вперед, сделал взмах рукой, приглашая внутрь великого князя.
— Николай! Преклонитесь пред вашим братом: он заслуживает почтения и высок в своем неизменном решении предоставить вам трон, — сказала по французски Мария Федоровна, поднимаясь с кресла.
Он был готов услышать эту новость. Он был уверен, что матушка скажет такие или похожие слова, тем самым объявив намерение брата Константина отказаться от трона. Но, несмотря на свою готовность, Николай Павлович невольно задавался вопросом к самому себе: «Кто больше приносит из нас жертву: тот ли, который отвергал наследство отцовское под предлогом своей неспособности и который, раз на сие решившись, повторял только свою неизменную волю и остался в том положении, которое сам себе создал сходно всем своим желаниям, — или тот, который, вовсе не готовившийся на звание, на которое по порядку природы не имел никакого права, которому воля братняя была всегда тайной, и который неожиданно, в самое тяжелое время и в самых ужасных обстоятельствах должен жертвовать всем, что было ему дорого, дабы покориться воле другого?»
Он коротко сформулировал свои сомнения:
— Прежде чем преклоняться, позвольте мне, матушка, узнать, почему я это должен сделать, ибо я не знаю, чья из двух жертв больше: того ли, кто отказывается от трона, или того, кто принимает его при подобных обстоятельствах.4
Сидевший поодаль от стола Михаил Павлович поднялся. Его большие голубые глаза выражали недоумение. Он ничего не говорил, разводил руками.
— Николай Павлович! Вы обязаны принять это решение как должное, — строго сказала Мария Федоровна.
— Я приму его, если будет соблюден весь порядок передачи престола, — преклонив голову, ответствовал великий князь.
— Порядок будет соблюден при оглашении манифеста императора Александра I от 16 августа 1823 года и письма с отречением от своего права на престол цесаревича Константина, — не двигаясь с места, продолжала вдовствующая императрица.
— Сих актов без явной опасности публиковать нельзя. Надо стараться убедить брата прибавить к тому другой акт в виде манифеста, с изъяснением цесаревича Константина, которое бы развязывало от присяги ему данной, — упорствовал Николай.
— У нас нет времени на переписку с Константином Павловичем, — твердым голосом заявила Мария Федоровна и, считая разговор на эту тему законченным, подошла к Михаилу Павловичу, поглядывавшему с тревогой то на мать, то на брата.
Взъерошив на голове младшего сына большую кипу волос и оборачиваясь к Николаю Павловичу, она вдруг спросила:
— Как будем поступать с вашим братом Михаилом? Он и его спутники не принимали присяги Константину. Об этом знает весь Двор и это скоро станет известно Петербургу.
— Михаил должен покинуть столицу, — задумчиво сказал Николай Павлович.
— Я не был еще дома. Меня не видела моя семья, — встревожился Михаил Павлович.
— Никто и не говорил, что тебе надо ехать прямо сейчас, — улыбнулся Николай Павлович. — Сейчас ты поедешь от матушки в свой дворец, а вечером мы посоветуемся, как будем поступать далее.
— Но сначала мы отобедаем у меня, — властным голосом сказала Мария Федоровна, давая понять, что и дальнейшие действия великих князей будет определять она.
Шум разговоров толпившихся в коридоре царедворцев был настолько многоголосый, что проникал в малый зал, куда Мария Федоровна вышла проводить сыновей. Заслышав рокот голосов за стенкой, она поморщилась, покачала головой, но, ничего не сказав, удалилась в комнату.
Братья появились в коридоре, и голоса смолкли. Но сотни глаз продолжали смотреть на них, кто с укоризной, кто с любопытством, а кто и со страхом, провожая великих князей до лестницы. В воздухе жило нечто торжественно-беспокойное. Люди говорили вполголоса, вид у них был напряженный, сосредоточенный, стесненный. Попав навстречу великим князьям, они торопливо отходили в сторону, прижимались к стене, стараясь тут же стать незаметными.
— Зачем ты это сделал? — сказал Михаил Павлович, когда они оказались на Дворцовой площади.
Николай выдержал взгляд брата и твердо ответил:
— Михайло! Пойми меня, пожалуйста. Я поступил по справедливости.
— О какой справедливости ты говоришь, брат? Тебе же были известны акты покойного государя и отречение цесаревича. Почему не обнародовали их? Ты должен был настоять. Что теперь будет при второй присяге в отмену прежней, и как Бог поможет все это кончить? — Михаил Павлович, верный своей манере, выговаривал отрывисто резко, хотя лицо его выражало страдание.