– Беженка, что ли?
– Нет, коренная москвичка, опять же если верить соседке.
– А паспорт посмотрели?
– Паспорта пока не нашли. Далеко, видно, запрятала.
– Зачем? Деньги-то на виду.
– Ха! У меня бабка девяностолетняя заначку в стол кладет, а паспорт чуть ли не под линолеум прячет. Потому что боится, что его выкрадут и возьмут в каком-нибудь коммерческом банке на него огромный кредит.
– Не дают таким старым кредитов.
– А ты поди ей докажи.
– Ладно, вернемся от твоей бабки к нашей, покойной. Про родственников что-нибудь выяснили?
– Какие родственники? Тебе же девчонка из собеса сказала, что старуха одинокая.
– Слушай, – неожиданно оживился Володя. – Тебе эта Анна Железнова не показалась чокнутой?
– Не то чтобы чокнутой, а какой-то блаженной. Не от мира сего.
– Да уж! Никто уже лет десять не носит таких пальто… Вроде молодая девка, а так себя запустила…
– А она не могла старушку замочить, как ты думаешь?
Аня закусила губу, чтобы не вскрикнуть – она никак не ожидала такого обвинения.
– Сначала я именно так и подумал, – протянул Володя. – Но у девчонки алиби, его, конечно, еще надо подтвердить…
– И какое у нее алиби?
– В момент убийства, а совершено оно, если верить нашему эксперту, между 8.30 и 9.30 утра, гражданка Железнова была на другом конце столицы – получала аванс по месту работы… Свидетелей, как понимаешь, найдется куча…
Стас двусмысленно хмыкнул, после чего достал из кармана сигареты, спички и, присев на корточки, закурил.
– Необычное это убийство, – задумчиво проговорил он, выпуская дым через нос. – Непохожее на другие…
– Я бы сказал, убийство в стиле ретро, – меланхолично заметил Володя.
– Тебе тоже пришло в голову именно такое сравнение?
– Наверное, из-за этого дурацкого кинжала, кстати, надо пробить у антикваров, какова его рыночная стоимость…
– Мне кажется, дело не только в кинжале. Просто сейчас так не убивают… – Стас нервно стряхнул пепел с сигареты. – Вспомни, сколько мы дел вели (заказухи я в расчет не беру, там другое), а все одно и то же… Грабят – убивают, насилуют – убивают, завидуют – убивают, перепьются – тоже убивают. Грязь, деньги, кровища, похоть! Но на моей памяти нет ни одного убийства, похожего на это… Оно какое-то ненастоящее: чистенькое, прилизанное, даже элегантное… То ли книжное, то ли киношное, то ли лубочное…
– То ли ритуальное, – неожиданно перебил товарища Володя.
– Кинжал не ритуальный, обычный боевой…
– Знаю, но он должен что-то символизировать, иначе старушку зарезали бы обычным кухонным ножом…
Володя хотел еще что-то добавить, но когда он открыл рот, из-за холодильника со страшным грохотом выпала Анна. Устав сидеть в скрюченном положении, она решила распрямиться, а так как хорошо у нее ничего в жизни не получалось, то, пытаясь сесть поудобнее, она каким-то образом умудрилась зацепиться ступней за ножку табурета, после чего полетела на пол, больно приложившись лбом о батарею.
– Зрасте, – пролепетала Анна, неуклюже поднимаясь. – Я тут задремала… Извините…
– Это что еще за явление Христа народу? Тебе куда было велено идти? – накинулся на нее Стас.
– Домой, – с дрожью в голосе ответила она.
– А ты чего тут сидишь?
– Я же говорю, задремала…
– А ну топай домой по-быстрому, пока я тебя в каталажку не упек…
Аня от страха задрожала, и, бормоча извинения, стала мелкими шажочками продвигаться к выходу.
– И сумку не забудь! – рыкнул Стас, сверкнув глазами.
Аня послушно вернулась за сумкой, вцепилась в нее, как в спасательный круг, и бочком, бочком вышла в прихожую. На счастье, труп уже убрали (на полу остался только меловой трафарет), поэтому Анна беспрепятственно преодолела расстояние до двери, быстро распахнула ее и пулей вылетела на лестничную клетку.
До первого этажа она добежала в считаные минуты, но вместо того, чтобы выйти из подъезда и, как было велено, топать домой, Аня устало опустилась на заплеванную ступеньку, уткнулась лбом в стену и по-щенячьи заскулила. Вообще-то она не была плаксой, но сегодня что-то разнюнилась… Сначала от испуга рыдала, потом от растерянности, позже из-за жалости, а вот теперь от обиды… Да, ей было обидно! Но не потому, что на нее накричали и обозвали явлением Христа народу, к этому ей не привыкать, на нее кричали все, кому не лень, горько стало оттого, что ей некуда было идти. Конечно, жилплощадь у нее есть, и довольно большая (целых двенадцать метров), но комнату в коммуналке, где, к слову, она прожила всю жизнь, у нее язык не поворачивался называть домом. И причин этому множество.