- Вот секреты - их жаль, - сказал Ден, подводя черту. - Люди умирают и люди рождаются, и где один осушил болото, другой проведет борозду. А если секрет позабыт, то позабыт навсегда.
- Верно, - сокрушенно подтвердил сержант. - Позабыт навсегда.
Ден взял свою чашку, ополоснул в стоящем у двери ведре с чистой водой и, вытерев насухо все той же рубахой, бережно поставил у локтя сержанта. Затем достал из шкафчика кувшин с молоком и синий бумажный кулек с сахаром, присоединив к ним брусок деревенского масла и - явный признак того, что ждал посетитеЛЯ) - нетронутый каравай свежего, домашней выпечки хлеба. Запел, забулькал чайник, и пес, поводя ушами, сердито его облаял.
- Пошел вон, сучий сын! - угощая пса пинком, пробурчал Ден.
Он заварил чай и разлил по чашкам. Сержант отрезал толстый ломоть хлеба и густо намазал маслом.
- Вот и с лекарствами та же беда, - снова, с невозмутимостью старости, за дудел в свою дуду Ден. - Всо секреты, какие были, забыты начисто. И пусть не вздумают меня уверять, что доктора понимают не хуже тех, кто знал вековые секреты.
- Где им, - промычал сержант с набитым ртом.
- Тут и доказывать нечего: сами видели, когда и доктора лечили, и знахари.
- Народ-то не к докторам шел, я так разумею?
- Не к ним. А почему? - Старик сделал широкое движение рукой, словно призывая в свидетели весь мир за пределами своей лачуги. - Вон там по косогорам есть верные средства от всех болезней. Потому как сказано, - он постучал пальцем по столешнице, - древними бардами сказано: "Где нашел болезнь, там найдешь и исцеление".
Только нынче люди бродят по склонам - и вверх, и вниз, - а видят одни цветы. Цветочки! Будто у господа всемогущего - честь и хвала ему во веки веков! - по было других забот, как тратить время на цветочки.
- Да. Что доктора не умеют лечить, знахари умели, - подтвердил сержант.
- Точно. На себе изведал, - сказал Ден с горечью. - На себе изведал. На собственных руках и ногах.
- Все еще ломает ревматизм? - участливо спросил сержант.
- Ломает. Эх, была бы жива Китти О'Хара или Нора Мэлл из Глена, не боялся бы я ветра ни с гор, ни с моря, не шагал бы со злосчастной заборной книжицей в дурацкую эту аптеку за ихней желтой, розовой да голубой дребеденью.
- Раз у вас такая беда, - сказал сержант, - я достану вам бутылочку с растиранием.
- Эх, не придумали еще того растирания, которое бы мне помогло.
- Это вы напрасно, Ден. Сначала попробуйте, а потом говорите. Моему дядьке оно еще как помогло, а его так прихватывало, что он на крик кричал: пусть-де плотник ноги ему отпилит.
- Я бы пятьдесят фунтов дал, лишь бы от этой напасти избавиться, провозгласил Ден. - Что там пятьдесят - пятьсот!
Сержант залпом допил чай, перекрестился, чиркнул спичкой, но, отвечая на вопрос старика, дал ей прогореть. И так второй и третьей, словно распаляя промедлением аппетит. Наконец он все-таки разжег трубку, и оба хозяин и гость, - развернув стулья к очагу и поставив рядом ноги носками в золу, принялись с упоением курить, а между затяжками то оживленно разговаривали, то подолгу молчали.
- Надеюсь, я не отвлекаю вас от дела? - спросил сержант, словно ему вдруг пришло в голову, что визит слишком затянулся.
- Э, от каких таких дел вы можете меня отвлечь?
- Вы скажите, если я мешаю. Не в моих привычках зря отнимать чужое время.
- Мое время вы, ей-богу, не отнимаете, сиди вы здесь хоть до утра.
- Я, признаться, люблю поболтать, - сказал сержант.
И снова завязался разговор. Свет постепенно густел, розовел и, скользя по кухне, перед тем как погаснуть, чуть золотился; кухня погружалась в сероватую мглу, только за стеклами шкафчика на чашках, мисках и тарелках дрожал холодный отблеск. На ясене засвистел дрозд. Открытый зев очага светился все ярче и ярче, проступая в сумерках алым пятном, теплым и ровным.
Когда и снаружи сгустились сумерки, сержант собрался уходить. Он застегнул мундир, затянул ремень, тщательно отряхнулся сверху донизу. Затем надел фуражку, сдвинув ее на затылок и чуть набекрень.
- Славно мы побеседовали, - сказал он.
- Да, знатно покалякали, знатно, - отозвался Ден.
- А про примочку я не забуду.
- Да воздаст вам за это небо, сержант.
- До свидания, Ден.
- До свидания, сержант, всего вам доброго.
Ден не стал предлагать сержанту проводить его до дороги. Усевшись на прежнее место у очага, он снова вынул трубочку и, не торопясь, продул ее, однако только наклонился за тлеющим прутиком, как снова услышал шаги. Это возвращался сержант. В открытой верхней створке показалась его голова.
- Ден, - негромко позвал он.
- А! Сержант? - отозвался Ден, чуть скашивая глаза, но продолжая выуживать прутик-. Лица сержанта он не видел, только слышал голос.
- Я так располагаю: вы тот штраф платить пе станете?
Наступила короткая пауза. Ден вытащил из очага прутик, медленно поднялся, захромал к двери, тыкая им на ходу в полупустую чашечку трубки. Не открывая нижней створки, он наклонился над верхней. Сержант, засунув руки в карманы, глядел вбок, охватывая взором дорожку и значительную часть побережья.
- Нет, знаете ли, - сказал с полным равнодушием
Ден, - не стану.
- Я так и думал, Ден. Я так и думал, что не станете.
Наступила долгая пауза. Свист дрозда звучал все пронзительнее и задорнее. Опустившееся за горизонт солнце озаряло армаду багряных облаков, причаленную на недосягаемой для ветра вышине.
- Я, некоторым образом, ради этого сюда и пришел, - сказал сержант.
- Я так и думал. Но пока сообразил, вы уже были за порогом.
- Если дело за деньгами, Ден, то, не сомневаюсь, найдется немало охотников вам их ссудить.
- Знаю, сержант. Нет, дело но в деньгах, а в том, чтобы не давать этому старому пню потачки. Слишком он меня разозлил.
Сержант ничего не ответил, и снова наступило долгое молчание.
- Мне выдан ордер на ваш арест, - объявил он наконец, выражая тоном, что не желает иметь ничего общего с этим нарушающим добрососедство документом.
- Вот как! - воскликнул Ден, как бы шокированный безмозглостью властей.
- Так что, когда вам будет удобно...
- Ну, раз у нас зашла об этом речь, - сказал Ден с видом человека, желающего внести предложение по ходу прений, - я мог бы отправиться с вами хоть сейчас.
- Что вы! Зачем же уходить из дома на ночь глядя? - запротестовал сержант, отметая жестом такое намерение, как и требовали того приличия.
- Или завтра, - продолжал Ден, уже с явным интересом к обсуждаемому вопросу.
- Может, сейчас вас устроит? - сказал сержант, соответственно меняя интонацию.
- Ну, по совести говоря, - отчеканил старик, - самый удобный для меня день - пятница, после обеда.
У меня есть кой-какие поручения в город, и я прошелся бы туда не зря.
- В пятницу? Отлично! - обрадовался сержант, чувствуя облегчение при мысли, что наконец-то покончил с этим щекотливым делом.-- А не выйдет в пятницу, так там подождут, не помрут. Можете и сами явиться, когда вам будет сподручнее. Скажете - я вас послал.
- По мне лучше, чтобы вы были на месте, сержант, если вам это не слишком хлопотно. Боюсь, я буду чувствовать себя не совсем ловко.
- Неловко? С чего же? Тюремщиком у нас малый из моего же прихода. Уилен его зовут. Спросите Уилена, а я предупрежу его о вас и скажу, что вы мой друг.
Ручаюсь, он вас устроит уютно - как дома.
- Вот и хорошо, - сказал Ден с чувством глубокого удовлетворения. Хорошо, сержант, что я буду среди Друзей.
- Среди друзей - не сомневайтесь. Ну, еще раз до свидания. Мне надо поторапливаться.
- Погодите, сержант, я провожу вас до дороги.
И пока они вместе спускались по дорожке, Ден объяснял сержанту, как случилось, что он, почтенный пожилой человек, имел несчастье раскроить голову другому пожилому человеку, да так, что пришлось везти того в больницу, и почему не может ублаготворить помянутого, заплатив за увечье: ведь пострадал тот по собственной вине, ведя спор в недостойной манере.