Преддверие бури. Пролог
Гениальные люди — это метеоры,
призванные сгореть,
чтобы озарить свой век.
Наполеон Бонапарт
Ждать было тяжело. Все раздражало, в особенности осень, что в этом году затянулась невыносимо. Завязла как муха в меду, разбросала по двору листья и душила горьким ароматом пижмы. Ненавистная школа белела меж каштанов, ветер гонял по двору колкий песок.
Арман ждал. Сгорал от нетерпения и ждал. Лежал на верху широкой стены, окружающей двор, старался слиться с каменной кладкой, и молился, чтобы учителя не нашли его раньше времени. Он слышал, как шептался с библиотекарем управляющий, что сегодня в школу тайно прибудет сам телохранитель повелителя! А как же ему прибыть, как не через задний двор… если тайно.
Арман не любил магов, но увидеть кого-нибудь из телохранителей мечтал давно. Почувствовать «знаменитую» силу, что, говорят, даже сильных ставила на колени, вызвать на поединок. Что толку вызывать каких-то сопливых мальчишек? Вот телохранителя повелителя, это да! И пусть Арману только одиннадцать, пусть его сразу победят, но попытка того стоит! И удовольствие от настоящей драки того стоит!
— Что же ты натворил! — раздался злой шепот со стороны школы. — Ты хоть понимаешь, сволочь, что ты натворил?
Арман сильнее вжался в шершавую кладку, сразу узнав учителя верховой езды, Зена. Этот хоть и был роста мелкого, зато нраву крутого — и по шее заедет, мало не покажется. А потом еще и к лошадям в течение луны подходить запретит, что для Армана хуже смерти. Лошадей он любил… может, чуть меньше, чем большеглазого братишку.
— Чего орешь-то? — ответил второй, Бор, худой и вечно озлобленный. — Мне сказали делать его сильнее, я и делал. Я виноват, что мальчик хлипким оказался?
Армана этот "учитель" еще не учил, но приятели со старших классов про это "хомяка" много чего рассказывали. И ничего хорошего. И что учеников унижал, и что учил плохо, и что пороть отправлял регулярно... а еще, что сладу с ним не было никакого... младший сынок одного из советников.
— Делал? — закричал Зен. — Из-за тебя, дурака, школу могут закрыть! Ну скажи, зачем было лезть к высшему магу со своими наказаниями? Не мог сдержаться?
— А ты меня не учи! — прохрипел Бор, и от этого хрипа Арману стало еще больше не по себе. — Сопляков надо держать крепко и наказывать почаще! Разбаловал бы мага, что тогда? С огромной силой и капризный, как архана?
Арман сжался еще сильнее. Если теперь его обнаружат, хомяк ведь не простит... и следующий год в школе станет трагедией... впрочем, с таким учителем и так станет. Сидеть тихо и быть послушным Арман никогда не умел и учиться не собирался.
— Не учить? Мальчонка с свихнулся, а тебя не учить? Высшего мага — в тюрьму к насильникам и убийцам? Ошалел? Или зависть в башку ударила? И теперь что? Мальчик с ума сошел, телохранитель его убьет, чтобы не мучился, а ты — не учи?
Арман похолодел, вмиг забыв о мстительности учителя. Вот почему Даар приезжает в школу. Убивать.
— Не неси чуши… я и завидовать этим…
— У «этих» дар поболе твоего. И носиться с ними всю жизнь будут, если выживут… у нас осталось только пять высших — близко к ним больше не подойдешь! И если каким-то чудом еще хоть один из них из-за тебя сойдет с ума, я сам постараюсь, чтобы тебя вышвырнули из школы, несмотря на твоего папашу в совете. Была бы моя воля, ты уже бы вылетел.
— Угрожаешь? Помни, с кем говоришь... мне сам повелитель не указ.
— Предупреждаю! Не думай, что ты нам жизнь испоганишь, а потом в замке папашки отсидишься. И за мальчонку ты мне еще ответишь, и не только мне!
Разговор умолк, Арман подождал, пока стихнет скрип песка под ногами учителей и, спрыгнув со стены, прокрался в коридор, прошмыгнул в класс. Он более не хотел видеть телохранителя. Не хотел думать о том, зачем Даар приехал в школу… Арман судорожно сглотнул.
Его братишка тоже был высшим магом. Эрр, Эрри, большеглазый глупыш, которого всегда хотелось защищать. Как хрупкую, но прекрасную статуэтку. И впервые Арман поблагодарил всех богов, которых знал, что Эрра не отдали в эту проклятую школу. Наказать? Эрра? Ярко "чувствующего" к насильникам?
Арман сжал перо так сильно, что оно хрустнуло под пальцами. Никогда этого не будет!
Преддверие бури. 1. Рэми. Страх
Сущность маниакального бреда
состоит в непрерывно вибрирующей
чувствительности.
Поль Мишель Фуко
Стоять на шпиле было дико неудобно. Где-то далеко внизу солнце лило румянец на спавший в рассветной дымке Арленар, столицу Кассии. Огромные клены сыпали золотые листья на темно-красные крыши, грохотала по мостовой телега, мчался по лабиринту улиц, распугивая прохожих, гонец в золоченых одеждах Южного рода. Откуда-то донесся плач ребенка, разлился по крышам колокольный звон. Внезапный порыв ветра расправил плащ за спиной, как крылья, чуть было не швырнув Рэми на запорошенные кленовыми листьями крыши храма.
«Спокойнее, мальчик мой, — легким ветерком прошелестел где-то рядом голос учителя. — Выбрось из головы все мысли… не бойся, я не дам тебе упасть».
Рэми закрыл глаза, улыбнувшись. Все более крепчавший ветер гладил плечи, бока, бедра, широко раскинутые руки, перебирал волосы, и стоявшему на шпиле храма шестилетнему магу казалось, что он летит. Что все вокруг становится далеким, неважным: Арленар, недавно оглушавший звуками, суетящиеся внизу люди. Теперь город заливала темнота, а люди были похожи на вечно движущиеся неугомонные огоньки. Некоторые ослепляли, если на них смотреть слишком долго. Некоторые отливали медовым блеском, другие — бередили душу красной злостью или черной тоской.
Подчиняясь воле учителя, падали один за другим щиты, врывались в душу неожиданно яркие чувства. Злость. Зависть. Ненависть. А вот и радость… любовь…
Рэми широко раскрыл глаза, почувствовав оглушающую волну страсти, и вновь расслабился, окутанный нежностью. Он пробовал чужие чувства на вкус и не мог насытиться. Вместе с девушкой у храма радовался улыбке молодого архана, вместе c поваренком забился под стул, опасаясь порки за разлитые кошкой сливки. С толпой на рынке он смеялся над ужимками скомороха, растекался по бедным кварталам черным отчаянием. Танцевал с дебютанткой на балу, плакал, с надеждой всматривался в лики богов рядом с хрупкой бледной женщиной. Искрился яростью вместе с избивающим слугу арханом и вместе с богатой дурнушкой завидовал красавице цветочнице. Он потерял себя, слившись с городом. Он был всеми и был никем.
Рэми, вернись...
Зов был тихим. Раздражающим. Возвращаться не хотелось. Ничего не хотелось, только бы растворяться в темной вязи, пробовать на вкус незнакомые чувства. Одно за другим. Горько, сладко, нежно, с легкой кислинкой, остро, обжигающе... как же много. Как же хорошо!
Вернись!
Приказ обжег, зов потянул за собой, разорвав волшебство. Огоньки чужих душ отдалились, собственную — вновь окружили щиты. Стало хорошо и спокойно, показалось, что все вокруг замерло в ожидании и вот-вот пустится в пляс. Опустошенный и чуть ошеломленный, Рэми открыл глаза, счастливо засмеявшись, и город под ногами вновь вспыхнул осенними красками.
Солнце было везде, щедро лило на улицы благословение Радона, и уже казалось совсем невозможным, что кто-то внизу плачет, кто-то завидует, а кто-то ненавидит. Разве можно завидовать? Боги милостивы ко всем, всем дарят солнечный свет. И бедным, и богатым, и красивым, и уродливым.
— Рэми! — позвал Ир.
Рэми обернулся и счастливо улыбнулся до самых глаз закутанному в тонкую золотистую ткань виссавийцу. Чуть взмыв в воздух, мальчик плавно, как его учили, опустился на балкон рядом с учителем и почти вбежал в распахнутую дверь.
— Рэми, не так быстро!
Винтовая лестница, тщательно начищенная, чуть поскрипывала под ногами. Поклонился, улыбнулся мальчику одетый в синий хитон седовласый жрец. Рэми улыбнулся в ответ — один из трех его учителей тоже был жрецом Радона. Он все расхваливал своего господина и повторял, что такие высшие маги, как Рэми, в Кассии редкость. А еще, что они — благословение Радона. И что Рэми должен гордиться своим даром.