Сорочка была безумно тонкой и белоснежной, как снег на улице. И пахла странно… лавандой, понял Брэн и вздрогнул, обернувшись на картину. А солнечный мальчик улыбался там как-то натянуто, настороженно, казалось, смотрел на кровать и взглядом пронзал разметавшегося на подушках Рэми. Будто еще не понимал, как отнестись к пришельцам — как к врагам или…
Додумать не дали: требовательно распахнулась дверь, впустив запах мяты и вербены. Бросив на Брэна укоризненно-беспомощный взгляд, Рид стряхнула с плеч плащ и подбежала к сыну. Сейчас, с раскрытыми от ужаса глазами, она казалась напуганной девчонкой, но стоило ладони ее коснуться лба Рэми, как ужас ушел из взгляда, а лицо вновь стало холодной маской. Она порылась в поясной сумке, достала пару берестяных коробочек и холщовых мешочков и, подойдя к камину, бросила щепотки каких-то трав в висевший над огнем котелок. Вновь показалось, что она о чем-то едва слышно шепчет… вновь отгородилась от всего мира, сосредоточенно помешивая пахнущее липой зелье.
— Странная она какая-то, — пробурчала Мия, укутывая Рэми одеялом.
Брэн не ответил — Рэми вновь начал бредить. Он кричал что-то, порывался встать, кого-то звал, то смеялся, то плакал, а потом вдруг посмотрел куда-то за спину Мии, прошептал устало:
— Лаши! — и вновь обмяк на подушках.
Брэн обернулся. Показалось или нет, что взгляд светловолосого сына Жерла сверкает тем особым, хулиганским смехом, каким загораются глаза расшалившегося кота. А еще радостью, надеждой и странной любовью ко всему миру. Безумной и безнадежной.
Наверное, все же показалось.
— Подержи его! — одернула его Рид.
Она поднесла к губам волчонка чашу с зельем, ласково уговаривала выпить глоток. Еще глоток. Рэми плакал в бреду, выплевывал зелье на дорогие подушки, что-то кричал, вновь непонятное, вновь на другом языке. И вновь уговоры, и новая порция зелья, и на этот раз Рэми пил послушно, хоть и с явным трудом, а, выпив наконец-то заснул.
— Теперь будет легче, — прошептала Рид.
— А это смотря для кого, — ответил за спиной холодный голос. — Для Рэми — да, для тебя — нет.
Жерл.
Брэн упал на колени и вновь почувствовал во рту горьковатый привкус тревоги. Архан был разгневал и Брэн не понимал — чем. Будто не заметив Мии и Брэна, Жерл подошел к застывшей в ужасе Рид, грубо толкнул ее на стул, и, взяв за подбородок, заставил повернуть голову:
— Давно тебя не видел, но тебя невозможно не узнать. Так вот оно как… Это ведь твой сын, Астрид?
— Пусти! — прохрипела Рид. — Мой! Тебе что за дело?
Брэн похолодел. Старшой справедлив, но открытой дерзости терпеть не будет… получит она, ой получит, да по заслугам.
— Пустить? — выдавил дозорный. — Ты хоть понимаешь, что натворила, женщина? Кого спрятала? Это не только твой сын! Твой брат…
— Мой брат его чуть не угробил! — выкрикнула Рид. — Не имеешь права меня осуждать, слышишь?
Рэми заплакал на кровати, вновь начал метаться в бреду. «Успокойся… — мысленно молил Брэн, еще ниже опуская голову, — ну успокойся же… теперь не время плакать…»
— Рэми, — мягко дотронулся до щеки мальчика Жерл и вздрогнул, когда волчонок в бреду оттолкнул его руку и, широко раскрыв полные страха глаза, закричал:
— Не тронь меня! Не бей больше! Дядя, не бей!
— Боги… — издевательски засмеялся Жерл. — Дядя? Великий целитель, вождь Виссавии… насмешка богов.
И резко приказал Мие:
— Успокой его! Ты женщина, тебя бояться не будет.
Мия прижала ко рту руку, сдерживая крик, и бросилась к кровати. Брэн стиснул зубы, захлебнувшись волной беспомощного гнева. Он не понимал до конца, что происходит, но следующие слова Жерла воспринял как приговор:
— Я не могу взять на себя такую ответственность, женщина. Этот мальчик не по моим плечам, боги, он не по плечам почти всем в Кассии. Когда Эррэмиэль поправится, я сам отведу его к Эдлаю.
— Не смей! — закричала Рид и застонала, отлетев к кровати от увесистой пощечины.
Брэн отвел взгляд. Мия мелко дрожала, прижимая к себе все еще рыдающего в бреду Рэми, Рид, схватившись за опухающую на глазах щеку, смотрела на Жерла странно — ошеломленно и испуганно. Будто и в самом деле не ждала, глупая. Брэн вот ждал и очень надеялся, что до этого не дойдет. Зря надеялся.
— Попробуешь сбежать, прикажу выхлестать на конюшне, — холодно сказал Жерл. — Его, — он кивнул в сторону кровати, — даже пальцем не трону, а ты, женщина, заслужила гораздо большее. И ты это знаешь. То, что ты творишь, это не выход… для высшего мага.
Брэн вздрогнул. Кто тут высший маг? Высшие — это повелитель и его телохранители, очень редко — арханы, к которым такие как Брэн и близко подойти не могут, потому что они как драгоценные камни в короне Деммида. Высшие — любимые дети богов, рассказывала в детстве матушка, прекрасные, как огонь: сжирает все живое, когда гневается, и одаривает мягким теплом, когда ласков. И так легко его распалить… Оттого и оберегают этот огонь, сильно оберегают. Так почему же Рэми?
— Проследишь, чтобы никто не покинул этой комнаты до моего возвращения, — приказал Жерл стоявшему у дверей дозорному. — Головой за них отвечаешь.
— Да, старшой.
— Если Рид будет ерепениться, закуешь в цепи. Только шкуру ей не повреди, сам ею займусь, и… — Жерл внимательно посмотрел на дозорного, — скажи мужчинам, что кастрирую любого, кто осмелиться на нее посмотреть, как на женщину. Ты меня слышал?
— Да, старшой, — сглотнул дозорный.
— К этим двум, — он кивнул на Мию и Брэна, — приведешь мага, пусть забудут все, что слышали. Не позволяй им разговаривать, никаких виссавийцев, пока я не вернусь.
— Да, старшой.
Мага привели быстро. Гибкий красивый юноша заставил Брэна сесть на стул, опустился перед ним на корточки, заглянул в глаза. И стало вдруг хорошо и спокойно от синего пламени, вспыхнувшего в зрачках архана, и потянуло куда-то вдаль, за едва слышной грустной мелодией, и вымыла теплая да ласковая волна воспоминания… И вновь светлый взгляд, и ледяная чистота внутри, и биение крови в висках. А потом тишина… ошеломленный взгляд Мии, которой тоже пришлось посмотреть в глаза мага, тихие, удаляющие шаги и грубый окрик:
— Не разговаривать! — в ответ на первый же вопрос.
Брэн больше не спрашивал. Он так и не узнал, почему Мия странная, отрешенная, почему по щеке Рид расползся синяк и, почему, хотя Рэми и стало легче, медленно тянущаяся ночь за окном казалась тревожной, а в глазах травницы застыли слезы страха.
К рассвету волчонок сильно вспотел, дал влить в себя очередную чашу зелья и даже немного супа, а потом вновь забылся сном, на этот раз спокойным и целительным. Брэн уже благодарил богов, что все закончилось, как вдруг дверь широко раскрылась, а внутрь вбежал встревоженный дозорный:
— Пойдешь со мной, женщина! — приказал он Рид.
— Жерл сказал…
— Жерл умирает! Ты травница, да? — дозорный грубо схватил Рид за ворот платья. — Так помоги, ради теней! Посмотри, что это за дрянь!
Он вытянул из кармана берестяную коробочку и, осторожно ее открыв, поставил на стол. В спальне вновь воцарилась тишина. Лучи солнца выхватили выглянувшую из тени мохнатую лапу, зацепившуюся за край коробки. Мия тихонько, едва слышно взвыла, Рид судорожно вздохнула, даже дозорный слегка побледнел, явно боясь, один лишь Брэн зачарованно заглянул внутрь берестяной тени.
Так и есть. Паук. С пол-ладони, такого крупного он никогда и не видел. Брюшко черное, с серыми пятнышками, по спинке ярко-красной молнией пробежала толстая черта — опасная зверюга. Великолепно опасная!
— Какой красавец! — восхитился Брэн, протянув насекомому ладонь.
— Не тронь! — одернул его дозорный, кончиком меча ткнув паучью лапу и заставив красавца вновь спрятаться в коробке. Брэн огорченно вздохнул.
— Пауки зимой не живут, — прошептал он, неосознанно потянувшись к коробочке. — Дай еще глянуть.
— Ты мне еще живой нужен… — беззлобно ответил дозорный. — Эту тварь к Жерлу в седельную сумку погреться влезла. Помоги. Слышишь! Виссавийцы исцелять его отказались… сказали, что таких не исцеляют. Мне все равно, что он натворил, но в отряде лучшего нет. Прошу, женщина, если можешь что-то сделать — делай, ради богов! А потом что хочешь проси, только оттащи старшого от грани!!!