Он был голодным, безжалостным зверем. И он убил. И насладился последним писком зайчонка, хлынувшей в горло, казавшейся столь вкусной кровью. И ему было мало, но желание бежать оказалось сильнее.
А потом был залитый лунным светом лес и седые лучи, путающиеся в покрывающих землю листьях. Ударил в нос острый запах влаги, серебрянной скатертью развернулась гладь лесного озера. Тихо шелестел камыш, стоял по колено в воде человеческий детеныш, тянул тяжелые от запутавшейся рыбы сети. Хрустнула под лапами ветка и детеныш вздрогнул, воровато обернулся, а, увидев Армана, вдруг засмеялся.
— Голодный? Зверь.
Зверь. Арман теперь зверь. А перед ним детеныш, кровь и плоть. И мясо, много мяса. И желание броситься в воду, добраться до мягкой плоти, вонзить клыки в беззащитное горло.
Только человек внутри, испуганный и беспомощный, тихо шептал: «Нельзя». Да и детеныш-то не простой был, не боялся, хотя и должен, смотрел приветливо, выпутал из сети оглушенного болью и страхом окуня и кинул его под лапы Армана.
Рыба дернулась, белое влажное брюхо блеснуло в лунном свете, и Арман, не спуская взгляда с человека, прижал ее передней лапой, нагнулся и вонзил зубы в нежную плоть.
Зайчонок был вкуснее. Человек в воде, которого Арман все так же не отпускал взглядом, наверное, тоже. Но и рыба сейчас казалась изумительной.
— Странный ты, зверь. Никогда таких не видел, — сказал человек, забыв вдруг о сетях и направившись к берегу.
Арман оставил недоеденную рыбу, прижал уши, опустил голову и, рыча, начал пятиться к лесу. Он и сам не знал, чего боялся. Сам не знал, почему не прыгнет на глупого, лысого детеныша, не рванет ему клыками горло, наслаждаясь теплой нежной кровью.
— Не бойся.
Это тебе надо бояться!
— Зверь, прекрасный зверь…
Издеваешься?
Взгляд, отразивший лунный свет, был нежным, каким-то тоскливым. И протянутая ладонь — такой хрупкой. Перекусить — раз плюнуть. И руки, обнявшие шею — такие ласковые. И человек внутри шепчет все громче, оглушающее громко.
— Ты ведь человек, — прошептал мальчик, и зверь ушам своим не поверил. — И тоже боишься… не бойся.
Он еще долго говорил, Арман слушал. Не все понимал, но слушал. Шептал рядом камыш, ласкали песчаный берег волны. Хорошо… спокойно… как давно не было спокойно. И уже не хотелось убить глупого человечка, хотелось приластиться носом к его ладоням, лизнуть желтый узор татуировок, довериться, как никому никогда не доверял. И просто… выплакаться?
Мир вновь мигнул, подернулся дымкой боли. Резанули по глазам лучи уходящей за лес луны, будто погасли запахи, утихли звуки, и шелест камыша больше не казался оглушающим.
Арман вновь был человеком, лежал на мягкой прибрежной траве, свернувшись клубком, а мальчик-рожанин все так же сидел рядом и успокаивающе гладил его по волосам:
— Мой архан.
Дерзкий, непростительно дерзкий. Одного с Арманом возраста, босой, в одной залатанной тунике до середины бедер.
— Все хорошо.
Хорошо? Арман прикусил губу, посмотрев на мальчишку. Потом схватил его за руку, крепко, и прохрипел:
— Как ты узнал, что я не зверь?
— Я… — мальчик опустил взгляд.
Да и так понятно, как. Арман еще зверем почувствовал — маг. Слабый, а все же маг. И опять рожанин. Отдать бы его жрецам, да вот только… Арман выпустил запястье мальчишки. Сам-то чем лучше?
— Уходи! — приказал Арман. — Забудь, что видел!
— Сгинешь тут один! — испугался неверия мальчика.
Арман тихонько засмеялся. За него боится, не за себя. Как можно быть таким глупым?
— По моему следу идут собаки, — пояснил глупцу Арман. — Не слышишь? Свора совсем близко, сейчас тут будет дозор. Мне ничего не сделают, а ты… рыбу ведь у архана воровал, правда? Еще и маг. Умереть хочешь?
Мальчик смутился, опустил взгляд. Не хочет.
— Иди! — приказал Арман, и тут же, сам не зная зачем, добавил:
— Будет совсем худо — приходи в мое поместье. Арманом меня зовут. Я добро помню. А будешь болтать о том, что видел…
— Я никогда, — испугался мальчик. — Никогда тебя не предам!
Арман поверил. Выдавил еще раз:
— Иди, — и поспешно встал на четвереньки.
Его долго и мучительно рвало съеденной рыбой. А когда он очнулся, мальчика-рожанина, на счастье, уже не было рядом.
Обессиленный, Арман перекатился по траве и вновь свернулся в клубок. Он соврал мальчишке, он далеко не был уверен, что ему ничего не сделают, но он подумает об этом позднее. Сейчас его лихорадило. Расцарапанные ладони болели невыносимо, желудок сжимало в комок, горло пересохло, приближающийся лай отзывался в голове набатом боли.
— Арман! — догнал его у края пропасти голос опекуна. — Глупый мальчишка!
Очнулся он поздней ночью, в своей спальне, обессилевший, но все же живой и не в кандалах. Это радовало. Пить хотелось невыносимо… Арман попросил вслух, но, когда его никто не услышал, встал и побрел к столику у боковой двери, на котором обычно стоял кувшин со свежевыжатым яблочным соком. Дверь в кабинет была приоткрыта, оттуда доносились приглушенные голоса, и, прислушавшись, Арман вмиг забыл о жажде:
— Я согласен с тем, чтобы мои люди забыли, — возражал опекуну Люк. — Но я должен помнить, что мальчик оборотень.
— Зачем?
— Затем, чтобы не подстрелить его ненароком, когда он вновь превратится в зверя. И уберечь от него людей.
— Арман бегал всю ночь, но никого не убивал. Иначе бы виссавийцы к нему близко не подошли, и ты это знаешь.
Арман скривился. Ну да, царапин на ладонях не было. И голова не болела, и лихорадки как не бывало. Опять над ним целители поработали, на счастье, пока он был в забытье, оттого и боли не помнил.
— И все же.
— Я вижу, что ты не понимаешь, — продолжил Эдлай. — И потому хочу, чтобы ты забыл. Родители Армана ларийцы, оба, отец его после смерти жены стал телохранителем нашей повелительницы, приехал в ее свите в Кассию и привез своего первенца. Но он лариец… а при ларийском дворе оборотни все.
— И повелительница? — ужаснулся Люк.
— Ты задаешь неправильные и даже опасные вопросы, а говорим мы сейчас об Армане. То, что мальчик оборотень, вовсе не беда. И не смотри на меня так. Как и ты, я режу без сожаления тех тварей, что перебираются к нам через ларийскую границу, но и сами ларийцы их режут. Это оборотни, которые застряли в зверином обличие, потеряв рассудок, обычных же ларийцев от людей не отличишь. И даже будучи зверем, они так же разумны, как и будучи людьми.
— Но Арман…
— Арман был напуган и поддался эмоциям. Это его первое перевоплощение, оно было для него неожиданностью. Я честно думал, что до этого не дойдет, что привезенных из Ларии трав хватит, кто же знал, что его гнев и боль прорвут блокаду? В Ларии бы сейчас устроили пир, радовались бы за мальчика. У нас… не поймут. И потому ты должен молчать о том, что видел… помни, что Арман — глава Северного рода.
— И ты не пришлешь ко мне магов?
— Пришлю к твоим людям, а ты проследишь, чтобы они все забыли. И будешь следить за тем, чтобы Арману каждый день варили зелье, и сделаешь все, чтобы научить его сдерживаться. Ты же сам хотел… помнить. Но ты дашь мне клятву, что никогда не выдашь и сделаешь все возможное, чтобы сохранить тайну Армана, я не хочу подвергать воспитанника опасности разоблачения.
Арман вернулся в кровать и притворился спящим. Вскоре он и в самом деле заснул, а, проснувшись, даже почти поверил Эдлаю, что это был всего лишь страшный сон. Что Вороной Армана сбросил и в поместье не вернулся, наверное, его выловили разбойники, и что Арман сильно приложился головой о ствол бука, потому ничего и не помнит…
Управляющего, потерявшего дочь, перевели в другое поместье, а архан, встретивший в лесу девчонку, как-то не вернулся с охоты. Говорили, что утоп в болоте, но что случилось на самом деле, не знал никто.