Да и ждать осталось немного, всего лишь до конца лета. А там будет утомительный праздник, гости, подарки, и, что главное — свобода! Тогда Арман обязательно получит письмо от повелителя, а в письме, скорее всего, приказ на службу. А там новая жизнь. Новые знакомые. Новые друзья. И никакого более контроля. Никакого страха рожан и никаких подозрений. Надо только дождаться.
А ждать было томительно, и лето, жаркое, богатое на дожди, казалось бесконечным. Но самым ужасным был день перед праздником. Он мучительно растягивался, пытал ожиданием и тоской… еще чуть-чуть, и все закончится, еще слегка подождать…
Вечер пришел с долгожданной прохладой. Не в силах усидеть в спальне, Арман вышел на балкон, полной грудью вдыхая влажный ласковый воздух. Небо сегодня было прекрасным — глубоким и бескрайним, украшенным жемчугом звезд, в саду, где начинали зреть первые яблоки, зажглись фонарики — специально приглашенные иллюминаторы проверяли, как это будет выглядеть завтра ночью. На небольшом помосте тренировались жонглеры, взмывали в небо огненные стрелы, ровным слоем покрыла дорожки светящаяся в темноте пыль.
На поляне чуть поодаль полукругом встали арки — высокорожденные гости не желали трястись по деревенским дорогам и собирались воспользоваться специально для них сооруженными порталами, в которых теперь мерным светом переливался синий туман. Красиво. Страшно дорого. И бессмысленно.
— Травяного отвара, мой архан? — спросил за спиной навязчивый голос. — Вижу, что вы не можете уснуть.
Арман усмехнулся — отвара? Завтра, в это же время, он отведает настоящего вина. С завтрашнего для он сможет пить сколько захочет, и никто ему более не запретит. Завтра он станет совершеннолетним.
Травяной отвар горчил и отдавал мятой. Бросив взгляд поверх нефритовой чаши, Арман заметил двух всадников, что ехали по фонарной дорожке, и сразу же подумал о стоявшем за его спиной слуге:
— Старайся не попадаться на глаза опекуну, — предупредил он Нара.
Арман знал, что ему не следовало ослушиваться Эдлая и надо было отвезти Нара в храм. Но временами, глядя на Нара, Арману казалось, что он смотрит в зеркало. И зеркало то начинает волноваться, когда волнуется Арман, внимательно слушает, когда он говорит, и понимает гораздо лучше, чем Арман понимал себя сам.
Разве так бывает, — что не в силах отказаться от собственного слуги, и волнуешься, ждешь, когда его нет, когда задерживается слишком долго... и в то же время не хочешь неволить, не хочешь заставлять, жаждешь видеть в его глазах: «Да мой архан, я знаю». И уже зависишь от той искренности, от того немого понимания, каким от души одаривает какой-то рожанин.
Вот и сейчас Нар все понял без слов. Он смущенно улыбнулся, принял опустевшую чашу, склонился в поклоне и выдал уже привычное:
— Как скажите, мой архан.
Арман кивнул Нару и вышел с балкона.
В небольшом уютном зале, несмотря на поздний час, суетились слуги. Убирали, украшали, смеясь и переговариваясь. Но стоило архану войти, как смех привычно утих, а взгляды стали настороженными.
В полной тишине, сопровождаемый запахом курений и гнетущим ароматом страха, Арман прошел через тяжелые резные двери. Осталось выдержать только этот вечер… Арман покачнулся и оперся ладонью о перила, увитые гирляндами умирающих роз.
Придя в себя, он зло выдрал ярко-алый цветок и сжал пальцы, рассыпая нежные лепестки по красному ковру. Сбежав по лестнице, вышел в парадную, слегка покрутился у зеркала, приводя одежду в порядок, и лишь тогда толкнул тяжелые входные двери, уже готовый встретиться с опекуном.
В лицо пахнуло прохладой. Отсюда фонарная дорожка казалось иной, волшебной, а две лошади на ней — какими-то неуместными. Только сейчас, когда опекун уже спешился, Арман понял, что Эдлай вне обыкновения приехал без своего отряда и даже слегка принарядился, отчего выглядел странно и необычно. Но удивило не это — взгляд намертво приковался к другому всаднику. Что здесь делает жрец Радона?
Сердце, почувствовав неладное, пропустило удар — Арман никогда до этого не принимал в поместье жрецов верховного бога. Можно сказать более — не знал, что жрецы удостаивают светских такими вот визитами.
Гость в темно-синем плаще сам, без помощи побежавшего слуги, спешился. Медленно, с достоинством поднялся по ступенькам и остановился рядом, окинув внимательным изучающим взглядом.
Стараясь не выдать удивления, Арман вежливо поклонился, коснувшись вышитого серебром подола темно-синего балахона. В тот же миг фонарь над головой мигнул и погас, погрузив все вокруг в тревожную густую темноту. На миг почему-то стало страшно, и тревога расправила над головой черные крылья.
— Рад вас видеть, сын мой, — сказал жрец, чертя в воздухе благословляющий знак.
— Польщен вашим приездом, сын Радома, — ответил Арман, распрямляясь.
— Не думаю, что мой приезд будет для вас приятным. Завтра вам исполняется пятнадцать, не так ли? — Арман кивнул. — Крайний срок, чтобы доказать свое происхождение и найти хариба.
Арман похолодел и оглянулся на подошедшего опекуна. И только когда Эдлай отвел виноватый взгляд, начал тревожиться по-настоящему.
— Хариб мне так необходим? — осторожно вставил Арман, входя вслед за жрецом в прихожую. — Я и не думал...
— Я бы промолчал, — начал жрец. — Знаю, как много ваш отец сделал для покойного повелителя, знаю, что умер из-за каприза повелительницы. Но игнорировать жалоб мы больше не можем. Пусть это и жалобы обычных крестьян.
— Жалобы на что? — выдохнул Арман.
— Боюсь, уважаемый, я вынужден объясниться, — вмешался Эдлай. — Я не стал обременять незрелого ума воспитанника такими мелочами, как...
— ...как необходимость хариба для молодого архана? Как смерть слуг и обоснованные подозрения, что убил их именно Арман? — перебил его жрец. — Да, и в самом деле мелочь. Еще одну мелочь нашли вчера — тело рожанки. Кажется, это была ваша горничная, Арман? Вы на днях наказали девушку, не так ли?
— Это важно? — искренне удивился Арман. — Да, наказал, неловкая девчонка разбила вазу матери. Это почти единственное, что осталось мне от родителей. Но не знал, что и она…
— Мы с магом-дознавателем решили, что будет лучше, если вам не будут докладывать о новой смерти, — заметил жрец, посмотрев на Армана. Какой странный взгляд у служителя Радона… синее пламя в глубине значков притягивало, завораживало, а воля бога была почти осязаемой. Не может быть, что этот человек так сильно ошибается...
— Я сам осмотрел тело, — продолжил жрец, выжирая взглядом душу до самого дна. — Пренеприятнейшее зрелище, скажу вам, и я крестьян понимаю.
— Не станете же вы... — начал Эдлай.
— Стану, — отрезал жрец, отпуская взгляд Армана. — У меня нет другого выхода, и вы это знаете. Если завтра до заката ваш воспитанник не докажет, что он истинный кассиец и не найдет себе хариба, он умрет. Как оборотень.
Арман прикусил губу, не зная, что ответить и как оправдаться. Он даже не видел причины оправдываться. Оборотень? Может и так. Но не убийца!
— Проводи меня в покои для гостей, — обратился жрец к выскользнувшему из темноты слуге.
— Не боитесь, что убегу? — холодно бросил ему в спину Арман. — Вы же всё решили, я убийца. Так закуйте меня в кандалы и повесьте на первом дереве. Чего ждете?
— Не понадобится, — спокойно ответил жрец. — Завтра на закате ваш глава рода проведет ритуал вызова. До этого вы свободны.
— Так уверены, что я виновен?
— Послушай, мальчик, — обернулся жрец. — Ты не понимаешь. Я, как и ты, не властен над волей богов. То, что у тебя нет хариба, доказывает, что боги тебя не принимают. И, может, не принимают именно потому, что ты убиваешь… откуда мне знать? Но против воли богов я пойти не могу.