— Ке-еке-еке-е, — вновь приветственно вскрикнул сапсан, вцепившись когтями в прогнившие доски.
Старик протянул соколу кусочек сырого мяса, все так же не сводя с гостя внимательного, на удивление ясного взгляда. Будто изучал. Будто в душу заглядывал… будто знал о Рэми что-то, что тот и сам про себя не знал.
— Тоже заклинатель? — тихо спросил старик, и Рэми неуверенно кивнул, присаживаясь на скамью.
Тоже? Сокол щелкнул клювом, требуя еще угощения. Над яблонями пронесся ветер, качнул рассыпавшиеся у дорожки цветы мать-и-мачехи.
— Значит, уже скоро, — в голосе старика послышалась улыбка.
Рэми вздрогнул и заставил себя усидеть на месте: серой тенью выскользнула из-под яблонь волчица и, не спуская со старика почтительного взгляда, положила у его ног умирающего зайца.
— Кормит она меня, — пояснил старик. — Жалеет старого, в лес я больше ходить не могу. Поможешь?
Рэми окинул взглядом далекий, едва видный забор, запутавшийся в винограднике, давно успевшие зарасти дорожки под яблонями, пробивающуюся к солнцу крапиву и подумал… как много здесь работы. Как многое надо успеть, пока весна не дохнет теплом и не побегут к небу побеги.
— Да, дедушка, — обернулся к старику Рэми.
Он закрыл глаза и услышал плеск разбухшей от талого снега речки, скрип мельничного колеса, вдохнул влажный, бодрящий по весне воздух и вдруг понял, что его место не в замке, полном людей, а здесь — в середине леса, в заброшенном домике, в обманчивой тишине собравшихся вокруг сосен.
— Спасибо, внучок, — по-доброму улыбнулся старик, сжав плечо Рэми костлявыми пальцами. — Буду рад такому гостю… останься.
Рэми остался. Старика в дом провел, приубрался, раскрыл скрипучие окна, пуская весенний ветер, вынес на улицу и развесил пропахшие затхлостью одеяла.
И зайчонка освежевал, неловко, как умел, в суп кинул, добавив картошки и крупы, которые нашел в полупустом в погребе. Не очень хороший, наверное, суп — раньше Рэми не готовил, а только помогал при готовке — но старик ел и нахваливал. А на следующий день, когда небо плакало крупными каплями, Рэми шел к старику уже с гостинцами — Мия, как узнала, что заклинатель совсем плох стал, собрала тяжелую корзину с яствами, которую пришлось помочь принести Жерлу.
— Не хотели тебя к нему вести, — пояснил старшой волчонку. — Думали, пока Брэна хватит, да и старик-то совсем отшельник, раньше учеников не брал. Но если ты сам к нему дорогу нашел, выхода у нас нет. Придется тебя отпустить. Даже немного жаль — не думал, что так скоро. А теперь подожди на улице, поговорить нам надо.
Рэми ждал. Сидел на той же скамье, что и вчера, тыкался носком сапога во влажный песок и, сколько не силился, не мог понять, о чем говорил старшой. И слова друга, когда тот вышел, понял не сразу:
— Поживешь пока здесь. Поможешь.
— Но… — начал было Рэми и бросился за Жерлом к калитке, но резко остановился, услышав:
— Ты ведь этого хотел?
Рэми не знал, чего он хотел. В замке было знакомо, спокойно. Но этой весной все изменилось. И Брэн за хлопотами волчонка замечал все меньше, с Мией был, к свадьбе готовился. Мия счастливая ходила, Рэми младшим братишкой величала, одаривала любовью. Но Рэми знал — после свадьбы дети пойдут и молодым не до приблудного мальчишки будет. А жить как-то надо. И мать из деревни забрать надо. И сестру. Негоже это своих бросать, негоже это, когда в доме есть хозяин, мужчина, а семья на милости деревни живет.
В доме же дедушки Захария было как-то… спокойно. Тут Рэми был нужен. И когда дедушку на скамью под дом выводил, и когда сидел у его ног и повторял за ним заветные слова, и когда дикое зверье, как учил старик, к дому призывал.
— Будь осторожен, внучек, — через силу шептал Захарий, наблюдая, как Рэми играл во дворе с медвежонком. — Крупный зверь он силы своей не знает. Чуть зазеваешься и…
Рэми, помнится, тогда лишь улыбнулся. Он с каждым днем все больше влюблялся в лес, забывал казавшийся теперь далеким замок, где все было неправильным, неживым, ненужным. А вот лес, вот он, рядом. Свободный и непобедимый. Он по ночам кричит филином, умирает с писком мышонка, встает на тонких ногах только родившегося олененка.
И кругом было столько интересного, колесо жизни вертелось непрерывно, и за каждым движением, за каждым вздохом наблюдали тысячи глаз. И счастье душило, подкатывало к горлу горьким комком, и Рэми вставал на рассвете, боясь тратить драгоценные мгновения на тревожные сны.
— Неуемный ты, — шутил дедушка. — Живи, внучек, еще успеешь всему научиться.
Рэми вновь смеялся, глядя, как льется в окна щедрое этой весной солнышко. Приготавливал для дедушки завтрак и уносился в лес, слушать, наблюдать, чувствовать. Жить.