Сестра, которой едва минуло двенадцать, прихода брата даже не заметила. Бледная и худющая, она сидела у окна и латала рубашку одного из братьев. Рядом с ней на скамейке пристроилась трехцветная пушистая кошка. Мягко спрыгнув со скамьи, кошка бесшумно подошла к гостю и, утробно замурлыкав, вдруг потерлась о его ноги.
— Брат! — Ора задрожала и чуть было не выронила иглу.
Спохватившись, она отложила шитье, вскочила со скамьи, пригладила ладонями шерстяное платье и, неловко бросившись Брэну на шею, поцеловала в щеку.
— Я так рада, что ты приехал, — прошептала она на ухо.
— Совсем плохо? — спросил Брэн, погладив сестру по густо вьющимся волосам. Захотелось вдруг приласкать, успокоить... извиниться, что бросил, забыл, так давно не возвращался домой. А ведь она, глупышка, ждала, по глазам видно, что ждала... и даже не винила. Вот жеж... никто не винит, хотя Брэн и виноват. Бесконечно виноват.
— Совсем, — всхлипнула она.
Отстранившись, она взяла брата за руку и повела в дальний угол общей комнаты, огороженный занавеской. Откинув тонкую ткань, на миг застыла у кровати отца, поправила одеяло, провела пальцами по заросшей щеке больного и отстранилась, давая дорогу брату.
Некоторое время Брэн стоял неподвижно, не осмеливаясь принять, что когда-то сильный, выносливый и, казалось, несгибаемый великан теперь беспомощно лежал на узкой постели, закрыв глаза и тихо постанывая в тягостном сне.
И вдруг всей кожей ощутилось, как начинает рушиться любимый уютный мирок, как опутывают ноги и руки толстые жгучие цепи. Ведь старейшина прав. И если отец не поднимется с постели, Брэну придется занять его место… Но разве это главное?
— Держись, — прошептал Брэн, чувствуя, как слабеет. — Не смей уходить за грань… мы еще не успели примириться, слышишь?
Отец судорожно вздохнул во сне, а Брэн вдруг с удивлением почувствовал, как в его ладонь скользнула прохладная детская ладошка.
— Ну что, волчонок, — спохватился Брэн, задергивая занавеску. — Я тебе ужин обещал, да?
Мальчик лишь улыбнулся, по-взрослому улыбнулся, одними губами, а глаза его, выразительные, чуть поблескивающие в полумраке, все еще оставались неожиданно серьезными и понимающими.
— Ты садитесь, садитесь, не стойте! — вновь вмешалась сестра, мягко подталкивая брата и гостя к длинной скамье, опоясывающей обеденный стол.
Кутаясь зябко в платок, Ора поставила на стол горшок с еще теплым супом, достала с полки глиняную чашу, потом, посмотрев с сомнением на мальчишку-волчонка, вторую, принесла блюдо со свежим хлебом.
— Мать где? — спросил Брэн, с неудовольствием замечая, как тряслись руки сестры, когда она разливала по чашам суп, пахнущий кислой капустой.
Кошка не унималась со своим мурлыканьем — норовила залезть на колени, стащить из чаши редкий там кусок мяса. Мальчишка-волчонок жевал задумчиво хлеб и с тревогой посматривал на вышитую крестиком занавеску, за которой продолжал стонать больной.
Не нравился Брэну взгляд этого ребенка. В деревне детство и так слишком коротко, а у этого мальчишки детства, казалось, и вовсе не было. Он будто родился взрослым, с этими слишком серьезными, слишком много понимающими глазами. За что его, по сути, и не любили. Люди никогда не любят тех, кто их понимает слишком хорошо.
— Где мать и братья? — спросил Брэн, отрывая взгляд от мальчишки.
— Буренку… — сестра вздохнула, — к брату старейшины вести готовят.
— Да ты что? — искренне удивился Брэн. — Корову продать решили?
Сестра лишь пожала плечами, потупившись:
— Лекарь много берет. С соседней деревни он, говорят, хороший, но берет много. Виссавийцы-то на нас всех обиделись. Больше на зов не приходят, пришлось вот лекаря позвать. А батя… все хуже ему.
Девочка всхлипнула и поспешно отвернулась, украдкой смахивая слезы.
— А холодно так почему? — тихо спросил Брэн. — Дрова бережете?
— Как батя слег, сложно… с дровами-то, — вновь прошептала девочка. — Раньше нам за работу в кузне их таскали. И еду. И одежду привозили. Временами мяса, — на лице девочки появилось мечтательное выражение, — а теперь… малых кормить, бывает, нечем. И кузня уже долго стоит. А лекарь…
Девочка осеклась, посмотрев со страхом на дверь:
— Много берет он. Очень много. Все сбережения и вышли. Соседи хоть и помогают, и старейшина стороной нашу беду не обходит, а все равно мало. Мало… — последнее слово ударило неизбежностью.
В дверь тихо постучали. Ора вздрогнула, чуть было не расплескав земляничный чай. Потом встрепенулась вдруг, покраснела испуганно и суетливо бросилась к дверям, встречать неведомого гостя. И с каких это пор гостей бояться начала?