Черт его знает почему, но никакого отторжения к моде начала двадцатого века я не почувствовал. Тем более, с некоторой натяжкой, она вполне была бы уместна и в современное время. Да и нравится мне, честно говоря.
Слегка освежился одеколоном, уже совсем собрался выходить из каюты, но вовремя спохватился и подвесил на поясной ремень кобуру с браунингом. Военного образца, массивная, неудобная, но ладно, пока и так сойдет. Потом у какого-нибудь кожевенного мастера оперативку себе закажу.
– Со стволом спокойней будет… – глянул на себя в зеркало последний раз, остался довольным и отправился завтракать.
В кают-компании пока еще никого не было. Никого, кроме второго помощника капитана, клевавшего носом над пустым чайным стаканом в подстаканнике.
Услышав скрип двери, он поднял воспаленные глаза, увидел меня, поспешно встал и вежливо поздоровался:
– Добро утро, Георгий Владимирович. Пользуясь случаем, хочу лично поблагодарить вас за вчерашнее…
– Пустое, Илья Ипполитович. Я спасал в том числе и себя, – я тактично перебил помощника и заглянул ему в глаза. – Вам бы поспать…
– Я справлюсь, – спокойно возразил Вебер и, слегка замявшись, продолжил: – У меня есть к вам одна просьба, Георгий Владимирович.
– Смелее.
– Для пассажиров будет срочное и важное объявление. Они уже извещены об этом и скоро здесь соберутся. Но Александра Николаевича Даценко нет в своей каюте. Мне сообщили, что он на верхней палубе. Увы, к сожалению, у меня не хватает команды даже для обслуживания машины, а для того, чтобы использовать матросов в качестве посыльных – тем более. К тому же никого из них нет под рукой. Не могли бы вы… – второй помощник опять замялся. – Право, мне неудобно…
– Сходить за Александром Николаевичем? – подсказал я ему. – Схожу, отчего бы нет. Только прихвачу чего-нибудь потеплее в каюте.
– Прошу, ради бога осторожней! – уже мне в спину крикнул Вебер. – Волнение моря пока еще умеренное, но ветер крепчает с каждой минутой…
– Не беспокойтесь…
Я быстро надел куртку, застегнул ее на все пуговицы, натянул вязаную шапку на голову и поднялся наверх. Постоял немного перед дверью и решительно повернул штурвал. В самом деле, почему бы не проветриться.
– Твою же мать!.. – Едва я шагнул за порог, сильный порыв ветра мгновенно отвесил мне хлесткую плюху, словно залепив по лицу мокрой тряпкой. – Ну ничего себе погодка…
С покрытого свинцовыми зловещими облаками неба срывался колючий мокрый снег, пронзительно завывая в оснастке, ветер яростно срывал с черной воды клочья пены и нес их дальше над бушующей поверхностью моря. Неспешно переваливавшийся на волнах пароход натужно скрипел всеми своими сочленениями, от того став очень похожим на старого умудренного жизнью великана, отправившегося на свою последнюю прогулку. Вся эта картина выглядела настолько мерзко и неуютно, что в буквальном смысле заставляла стыть кровь в венах.
– Мля… где ж я тебя искать буду? – я невольно вздрогнул, на мгновение представив себя очутившимся в воде, постоял немного на палубе, привыкая к пронизывающему холоду, поглазел на валившие из длинной трубы клубы иссиня-черного дыма и, судорожно цепляясь за леер, полез по трапу на надстройку, решив, что сверху быстрей обнаружу сумасшедшего любителя геологии.
Но мне повезло, искать долго не пришлось, поднявшись наверх, я сразу наткнулся на застывшую, словно каменная статуя, мощную фигуру в насквозь промокшем длинном драповом пальто. Александр Николаевич стоял, намертво вцепившись в поручни побелевшими от холода руками, его сбитая порывом ветра шапка валялась на палубе, чудом застряв в леерах, вода стекала ручейками по слипшимся волосам, но он этого не замечал и, словно заледенев взглядом, неотрывно смотрел на море.
Не решаясь завести разговор, я стал рядом с ним и вдруг понял, что купец смотрит в сторону уже скрытой за горизонтом Одессы.
– Я уже очень давно не пил, – неожиданно сказал он. – Софьюшка моя говорила, мол, буйный и шумный. Не нравилось ей, когда я такой. Вот я и старался не прикладываться к бутылке. Даже пообещал перед тем, как отправил ее с детишками в Европу, что завяжу начисто. Но не сдержал свое слово. А знаешь почему? – купец повернул ко мне мертвенно-бледное лицо. – Да потому что обидно мне… – он ненадолго замолчал и с надрывом выкрикнул, показывая рукой в сторону берега: – Там моя земля. Моя, понимаешь. Ее еще мой прадед у своего помещика выкупил. Жилы рвал, но из холопов в люди вышел. Ни дед, ни мой отец, ни я никогда никого не обманывали. Делали так, как завещано было. Сами недоедали, но работникам все до копеечки выплачивали. Всего своим потом достигли. Кто другим мешал точно так же? Почему тогда они хотят у нас все отнять? Разве так можно? Не по-людски это…