Я хотел закричать, что мой отец любит меня не меньше, но не смог сказать ни слова.
А она оглянулась на лес, что был виден из пещеры, прислушалась к звукам, что, возможно, не могли уловить мои человеческие уши.
Я вздрагивал от каждого шороха. Приближалась ночь. Лютая, уже не осенняя. А снег всё ложился на землю. И каждый час подгонял тот миг, когда охотники поднимутся на гору.
Я ничего не слышал, я метался в бреду. Горячка почти одолела меня, когда я остался один. Все волчата вдруг исчезли.
– Быстрее! – кричала ведьма, размахивая руками. – Спускайтесь по склону, по звериным тропам. Им там не пройти. Берегитесь огней.
Качнулись ветви елей. Я увидел только, как мелькнул волчий хвост. Ведьма оглянулась на меня.
– Они идут, – сказала она, вытянула шею и принюхалась, раздувая ноздри. – Твой отец уже близко.
Было темно, но я видел ясно, точно днём. Словно на меня уже набросили волчью шкуру и разум мой уже подчинился звериному зову.
– Пошли. – Она ринулась ко мне.
Ведьма двигалась быстро, припадая на руки, как на лапы. Я попятился, захныкал.
– Не трогай, не трогай меня. Пожалуйста. Не хочу.
Речь моя была сбивчивая, плаксивая, истеричная. Ведьма схватила за руку, рванула. Я пытался вырваться, убежать. Меня поволокли по полу, по камням.
– Пошли, волчонок. Пошли… Будешь хозяином Волчьего лога. Будешь его зубами и когтями, будешь его стражем и его палачом.
Всё заволокло белым. Снег шёл сплошной стеной. Он лез в рот, в лицо, под одежду. Я сучил руками и ногами, только ведьме было всё равно. Я был лишь игрушкой в её руках.
Из темноты, со склонов донесся вдруг голос:
– Здесь тропа!
И сознание обмануло меня, заставило поверить, что это отец. Никто, никто, кроме него, не мог добраться до меня первым.
– Отец! – закричал я что есть мочи.
А ведьма захохотала, подхватила меня легко, как щенка, грохнула плашмя на огромный камень. Сознание моё снова помутилось. Только помню чёрное небо. И снег. И хохот ведьмы. И жёлтые глаза. И огни. И вопли.
А потом появилась она.
Она стояла у самой кромки деревьев, и я даже не сразу разглядел её, ведь фигура её – тонкая, бледная, обрамлённая серебром – пришла из зимы и была ей окутана.
Ох, читатель, как бы я хотел передать словами то хрупкое тонкое сияние, что разливалось вокруг!
И всё вокруг замерло. Стихли голоса, и снег закружил плавно, нежно. Он точно боялся потревожить её.
Она ступала осторожно, почти невесомо. Готов поклясться, что она не оставляла следов.
– Здравствуй, – сказала она, и я утонул в её голубых, покрытых серебряным инеем глазах.
Ведьма-волчица стояла тоже не шелохнувшись.
– Ты… – только и произнесла она, и я понял, что и ей овладело то же благоговение. Даже на дикую волчицу подействовали чары.
Она была юна, чиста, изящна и нага. Только длинные волнистые светлые волосы, точно отражавшие лунный свет, прикрывали стройное тело.
Волчица не назвала её имени. Может, и не могло быть имени у кого-то настолько прекрасного и неземного.
Она протянула мне руку – я дал свою и послушно спустился с камня. Ведьма не возражала. Никто не мог возразить ей. И мы медленно дошли до кромки леса, держась за руки.
– Теперь тебе нужно уходить, – не отпуская моей руки, сказала она чистым, как пение хрусталя, голосом. – Не оборачивайся.
Но я не решался оставить её. Страшнее всего мне стало оторвать от неё взгляд. Я боялся моргнуть, чтобы хоть на кратчайшее мгновение потерять из виду. Она улыбнулась, и лицо её вдруг из лица снежной королевы стало лучезарным, словно летний день.
– Но нас же, – вдруг раздался хриплый голос волчицы, – нас же совсем не останется. Что будет с нами?
Она повела головой. Снег царственным венцом ложился на её макушку.
– Этого не избежать. Нам всем приходит конец. И здесь, и повсюду в землях, куда ни пойдёшь.
Сердце моё сжалось от того, с какой горечью она это произнесла. И я готов был умереть в тот миг, лишь бы ей не было больно, пусть и не понимал до конца, о чём речь.
– Но я могу подарить тебе другой дом. Тот, что ещё можно спасти. Для тебя и для твоих волчат.
– Это не волчата, – неожиданно решительно произнёс я. – Это дети.
– Больше нет, – покачала головой она. – А ты – человек. Поэтому…
Медленно, так, что длинные пышные волосы колыхнулись волной, она наклонилась к самому моему лицу и прошептала: