Она погладила рукой обложку своего Видаля. Там лежало несколько опавших лепестков роз. Распластанные, они подсыхали в середине словаря по фармакологии, между лароскорбином и лароксилем.
Они не произнесли ни слова. Обхватили руками головы друг друга. Смотрели друг на друга, но друг друга не видели. Они были слишком близко лицом к лицу, чтобы видеть друг друга. Поцеловались.
Сначала сладость передних зубов, нежность кончиков клыков и дальше — тепло коренных. А потом, сбоку, — гладкая поверхность, и порой можно спутать, где десна, а где эмаль. И щеки внутри такие мягкие, что небо кажется в сравнении с ними твердым и шероховатым. И свежесть узкого пространства между верхней губой и десной, над резцами.
Они снова обрели друг друга.
Томас обнял Клер. Она вдруг поняла, что ей холодно. Почему ей холодно, ведь Томас так крепко прижимает ее к себе? Она провела руками по его спине. Под пальцами, под ладонями — холод. Это от кожи, от новой кожи. На Томасе новая кожаная куртка. Она отстранилась от него, и кожа чуть-чуть заскрипела. Она расстегнула молнию, высвободила плечи Томаса и потянула за рукава. Куртка не осела на руках. Она упала на пол столбом, совершенно негнущаяся.
Они снова обнялись, и ей больше не было холодно.
Впервые Томас пробыл у нее полтора часа.
На лестничной площадке он еще раз поцеловал ее.
Пока не закрылась дверца лифта, Клер видела, как в ярком свете лампочки поблескивает куртка Томаса.
Она стояла не двигаясь. Эта куртка наверняка была рождественским подарком, подарком жены.
Клер почувствовала что-то колкое под своими босыми ногами и тут поняла, что стоит на соломенном коврике. Вернулась в квартиру.
Клер представляла себе их обоих в магазине. Томас примерял куртки одну за другой. Он ничего не говорил, а его жена высказывала свое мнение. «Повернись. Нет, эта слишком узка». Наконец она сказала: «Вот эта». Продавец уверял, что она станет мягкой и быстро обомнется. Томас так и остался в куртке. Он, улыбаясь, смотрел на жену. Та набирала код своей кредитной карточки. Она была красива, курточка будет ей к лицу. Он даст ей надеть ее, и куртка пропитается запахом ее духов.
Сквозь оконное стекло продавец смотрел, как они целовались. Руками женщина гладила новую кожу.
Клер быстро оделась. Они должны были встретиться с Мари в ресторане.
В метро она села на откидное сиденье возле двери со стороны перрона, по ходу движения — на свое любимое место.
Клер еще не знала, расскажет ли она Мари о Томасе. Впрочем, что она могла бы сказать ей? «Каждый день мы проводим вместе час с четвертью, — и добавила бы: — За исключением уик-энда». Тут она поняла, что никогда и никому не говорила о нем. И покачала головой. Теперь, когда Мари живет с Бернаром и родила ребенка, ей конечно же не понравится, что у Клер связь с женатым мужчиной, от которого ждать нечего. Клер решила ничего ей не говорить. И вдруг задумалась: говорил ли кому-нибудь Томас о ней? «У меня есть любовница». Она едва не расхохоталась. И много раз повторила вполголоса: «Любовница». Пара, сидевшая напротив, смотрела на нее, и потому она замолчала. Но всю оставшуюся дорогу не могла не улыбаться.
Как только Мари пришла, Клер заговорила о Томасе.
Рассказала, как они встретились. Рассказала, что они, едва за Томасом закрывалась дверь, сжимали друг друга в объятьях и так и не разжимали их больше часа, и сказала, что счастлива. И тут Клер осеклась. Мари сидела не шелохнувшись. Она уставилась на бутылку с вином. Клер налила вина себе в бокал и отставила бутылку на другой конец стола. Но Мари даже не повернула головы. Она по-прежнему смотрела в ту же точку. И наверняка думала, как бы посоветовать Клер порвать с Томасом. Клер выпила свой бокал и заговорила громче. Ладно, пусть она мало что знает о Томасе и ей нечего ждать от него, но ей довольно и этих мгновений, она счастлива. Вот и все.
Наступило молчание. Мари подняла глаза.
— Ну и хорошо. А потом, может, он оставит жену.
Клер пожала плечами. Невесть что эта Мари болтает. Ни жену, ни детей Томас не бросит. Это невозможно. Она сменила тему разговора. И зачем она заговорила с Мари о Томасе?
Мари почти ничего не съела, и вскоре они расстались. А ведь это впервые они встретились наедине с тех пор, как Мари родила.
Перед сном Клер приняла ванну.
Сейчас Томас с женой, возможно, возвращаются с ужина у друзей. Томас за рулем, а его жена, усталая, положила голову мужу на плечо. Свежее прикосновение к новенькой коже ей приятно, она вот-вот уснет. Когда они приедут домой, на ее щеке останется след от шва на куртке, и Томас прикоснется губами к этому месту.
Как же при всем этом Мари могла сказать, что он, может быть, оставит жену? Хотела ли она подбодрить Клер, чтобы она не расставалась с Томасом? Клер попыталась вспомнить ее интонацию. «Ну и хорошо. А потом, может, он оставит жену». Тоном это было сказано никаким. И речи не шло о том, чтобы поддержать Клер. Она словно наяву увидела остановившийся взгляд Мари. И вдруг вспомнила, что у нее были грязные волосы и она была очень бледна. А ведь Мари всегда пользовалась косметикой, и за все пятнадцать лет знакомства Клер ни разу не видела ее с грязными волосами. А отсутствие у нее аппетита? И как это Клер не обратила на это внимания за ужином? Да, все ясно. У Мари послеродовая депрессия.
Она вышла из ванны и быстро вытерлась. Схватилась за телефонную трубку и тут же положила ее обратно. Сейчас Мари звонить нельзя. Можно разбудить ребенка. И Мари не станет разговаривать с ней при Бернаре.
Клер села на кровать. Она должна была порасспросить Мари, вызвать ее на откровенный разговор. Раз она в угнетенном состоянии, у нее наверняка сложности с Бернаром. Клер оцепенела. Мари ее не осуждала и не поддерживала. Она ее почти не слушала. И когда она сказала: «Может, он оставит жену», думала она о Бернаре и о самой себе. А не о Томасе.
Клер легла спать.
Томас не уйдет от жены.
И она заснула.
Томас захотел что-нибудь выпить.
Клер рывком встала, надела пуловер.
Раздвигая ширму, отгораживающую кухонный уголок, задумалась, не смотрит ли он на нее. Открыла холодильник. Пуловер у нее был короткий, и она не нагнулась, а присела. Хотела достать шампанское и тут вспомнила, что они с Кристофом выпили его.
Сок, пиво, смородиновый аперитив или виски?
Клер задержала дыхание. Наконец она узнает, что он любит.
Виски.
Он любит виски. Она тоже.
Клер глянула на часы на электрокофеварке. Томас уже час и десять минут как здесь.
Она вынула льдинки из формочки, опять наполнила ее водой и поставила обратно в морозилку. Не спеша.
Может, он останется подольше чем на полтора часа.
Томас надел брюки, но до пояса остался голым. Пил он медленно. Адамово яблоко поднималось и опускалось. Говорил он о своей новой стройке. Клер пробовала слушать его, но у нее это не выходило. Ей казалось, что каждый раз, когда Томас глотает, она видит, как виски попадает в глотку, а затем в пищевод. Виски протекало за сердцем, проходило сквозь диафрагму и спускалось в желудок. А Клер взглядом провожала его. Рот, шея, грудь, ребра, живот.
Ей вдруг опять захотелось поцеловать Томаса.
Еще через полчаса он ушел.
Что он скажет жене? По дороге, не останавливаясь, придумает что-нибудь, найдет, как оправдать свое опоздание. Будет мчаться по обледенелой дороге. А вдруг произойдет несчастный случай? Серьезный. Со смертельным исходом. И напрасно Клер будет ждать его завтра и послезавтра. А потом рабочий, случайно встреченный на улице, сообщит ей о смерти Томаса. Если, конечно, работы на стройке не прекратятся. Она пойдет на похороны. Узнать ее могли бы только рабочие со стройки. Она издали увидит жену Томаса и его детей, его семью. А есть ли у него братья и сестры? Она попробовала представить себе, какой может быть сестра Томаса. Томас в женском варианте с длинными каштановыми волосами, с более тонким носом, с более аккуратным ртом. Она улыбнулась. Что-то тут не клеилось. Она заметит родителей жены Томаса, они будут поддерживать дочь под руки. Теща — стройная, выглядит молодо. Томас всегда находил ее красивой. И думал, что и жена его будет стареть точно так же. Мать Клер никогда не была красивой, даже в молодости.