А Дэрил не торопится, пользуясь случаем рассмотреть ее, которую он теперь может касаться когда, как и где хочет при ярком свете. Проводит пальцем по краю щеки, задевает прохладную мочку уха, наблюдая за тем, как сверкает камушек в ее сережке. Ведет тонкую линию по шее к плечу, замечает, как тонкая кожа покрывается мурашками, и заворожено касается мягких завитков волос на затылке.
Прерывистый вздох заставляет его взглянуть в лицо закрывшей глаза Кэрол. Она все еще напряжена, и он осторожно разминает ее плечи ладонями. Ему снова некуда спешить. И он хочет еще раз услышать ее стоны, увидеть ее желание, ощутить его.
Сегодня платье с пуговицами, и Дэрил задумывается о том, как она сама застегивала их утром. Наверное, непросто было. Но попросить о помощи – ниже ее достоинства. Лучше она полчаса будет руки себе выкручивать, чем к нему обратится.
Пуговицы расстегивать даже интересней, чем тянуть вниз молнию. Освобождая их одну за другой, Дэрил смотрит на открывающуюся его взгляду белоснежную спину и, будто невзначай, то и дело касается ее кожи кончиками пальцев. А потом видит что-то странное и хмурится. Недоверчиво проводит по совсем не крохотному шраму, словно убеждаясь в его существовании, и чувствует, что Кэрол напрягается снова.
- Что это? - не спрашивает, а требует Дэрил.
Она молчит. Он повторяет свой вопрос, борясь с желанием встряхнуть ее, чтобы она, наконец, заговорила.
- Я же тебе говорила. У меня был муж, - бесцветным голосом отвечает Кэрол.
- Это он?
- И это тоже.
Насмешка в ее голосе почему-то звучит укором именно Дэрилу. Который резко дергает платье, уже не заботясь об оставшихся пуговицах, и видит еще пару шрамов на спине. Разворачивает Кэрол, словно куклу, и, даже не обращая внимания на ее обрамленную кружевами грудь, смотрит на несколько пятнышек на животе: сигаретные ожоги.
- Он бил тебя? - зачем-то уточняет хриплым голосом он, как будто и так не понятно.
- Бил, насиловал, - прищуривается она. - Самый счастливый момент в нашей семейной жизни был тот, когда я размозжила его череп после укуса ходячего.
Кэрол наблюдает за его реакцией на свои слова, наверное, особый вес придавая последним. А Дэрил не слышит ничего, кроме этого чертового «насиловал». Не видит ничего, кроме этих шрамов и совсем свежего синяка на ее талии. Синяка, который он, увлекшись, поставил ей вчера, слишком сильно схватив, слишком больно сжав.
Дэрил неловко поднимает верх платья обратно, прикрывая ее, и встает с дивана. Молча выходит из комнаты. Бежит из дома. Оттуда, где сидит она, которая, кажется, не знала в этой жизни ничего, кроме боли и насилия. Которая ничего не сказала ему раньше. Которая почему-то не подумала при всем своем уме и расчетливости о том, что знай Дэрил, он никогда бы…
Он понял бы все ее попытки избежать близости раньше. Он не стал бы так вести себя вчера. Он ведь не последний урод. Хотя с последним заявлением теперь можно и поспорить.
========== Часть 17 ==========
Возвращается домой Дэрил поздно. Чтобы наверняка не видеть полных боли глаз, не слышать бесцветного голоса, не думать, как себя вести. Чтобы просто покоситься на закрытую в спальню дверь и завалиться спать до утра. А потом по привычке сбежать куда-то подальше. Но сколько ему еще придется бегать из собственного дома?
Стараясь сбросить ботинки как можно тише, он неслышно ступает по комнате и замирает напротив распахнутой двери в спальню. Там темно и тихо. Но Кэрол не спит. Или просыпается от его появления в доме. Приподнимается на локтях, прикрытая по грудь одеялом, сверкающая белыми обнаженными плечами в темноте. Молча смотрит и ждет.
Ждет его? Показывает, что ей уже плевать – граница перейдена? Она готова терпеть насилие над собственными чувствами каждую ночь? Готова терпеть его?
Вот только ему не нужно, чтобы его терпели. Чтобы его терпела она. Его не его женщина.
Дэрил делает два шага к двери и смотрит на все так же ожидающую его Кэрол. А потом медленно закрывает дверь. Сжимает пальцы на ручке до боли и резко разворачивается к привычному уже дивану. Не хочет ни умываться, ни раздеваться. Просто заваливается поверх пледа, утыкается носом в маленькую подушку, хранящую запах духов Кэрол, и старается не думать ни о чем. Чтобы не расплакаться, словно малолетний пацан, получивший подарок, о котором мечтал, и тут же сломавший его вдребезги.
Он, как и планировал, сбегает на следующее утро и, с трудом находя себе хоть какие-то занятия в городе, возвращается поздним вечером. Смотрит на прикрытую дверь в спальню, находит на кухне готовую еду и долго борется с желанием швырнуть полную тарелку о стену. А потом садится, ест все до последней крошки и снова ночует на диване. Принимает решение хотя бы попытаться извиниться. Хоть что-то, лишь бы больше не было этой звенящей тишины в доме.
Которую, как выясняется, создает он сам. Ведь стоит просто остаться дома, чтобы увидеть, как Кэрол, пусть не вполне натурально, но довольно искусно пытается делать вид, будто ничего не случилось. Улыбается, что-то рассказывает, спрашивает, что ему приготовить, и вкусно ли ей удался суп по новому рецепту.
- Офигенно, - выдавливает первое за день слово Дэрил и подает моющей посуду Кэрол едва не вылизанную им тарелку.
Видит, как она вздрагивает, не ожидая вдруг увидеть его так близко, и мнется, не уходя.
- Ты это… Я… - он кусает губы, прячет глаза от внимательного и совсем уже незлого взгляда Кэрол и выдыхает коротко: - Извини.
- Не стоит, - мотает она головой.
Словно его слова уже ничего изменить не могут. И она права: как изменить то, что было обычным, затасканным, никому не нужным словом? Зачем произносить его лишний раз? Оно ведь ничего уже не изменит. Не поможет ей простить. Забыть. Вычеркнуть из памяти и начать заново.
Начать заново – то самое, чего так хочется Дэрилу. То самое, что сделать уже нельзя. Или?..
- Не стоит, Дэрил. Ты был… Ты не сделал мне больно. И я прекрасно понимаю, что рано или поздно это произошло бы. Ты живой и здоровый мужчина. Мы живем в одном доме, я сплю в твоей спальне. Я… принадлежу тебе по законам этого города, по крайней мере. Ты мог бы сделать это и раньше. Гораздо раньше. В первый же вечер. Но ты этого не сделал, и я это не забыла. И знаешь, наверное, это я должна попросить у тебя прощения за свою реакцию. Я была неправа. Я просто… просто это вышло неожиданно.
- Ты не должна, - он не понимает, почему она все перекручивает, почему выставляет виноватой себя. - Я не должен был.
- Все в порядке, - мягко касается его плеча Кэрол и тихо смеется, видя, что оставляет на нем мокрый след. - Прости, я совсем забыла, что руки мокрые. И тогда просто не подумала, что ты успеешь так много выпить, пока я общалась с девочкой в другой комнате.
Наверное, стоит кивнуть и поддержать этот шаткий мир, который она ему предлагает, но Дэрил почему-то не может. Не может молчать.
- Я не пил. Когда ты выходила, я не пил. Я тоже вышел. И я… вы громко говорили, - он отворачивается, отходя в другой конец кухни, но слышит за спиной только молчание.
Удивленное? Задумчивое? Виноватое? Последнее.
Кэрол смотрит на него виноватыми глазами и кривит губы, прижимая к ним ладонь.
- Боже, Дэрил, мне даже в голову не пришло. Я… Прости. Это было для нее. Ты не должен был этого слышать. Это…
- Забей, - фыркает Дэрил, не в силах видеть, как она извиняется за свою точку зрения, за попытку помочь девушке выжить в этом городе, за попытку выжить тут самой, с ним.
Тем, кто лишь враг для нее. Был врагом, есть и останется навсегда. Иначе и быть не может. Раба можно заставить повиноваться, но уважать, любить, сострадать хозяину? Смешно.
- Нет. Нет, я теперь понимаю, - качает она головой, не сводя с него ошарашенного взгляда. - Я теперь понимаю тебя.