Я хочу встать. Ничего не получается. Мое тело сражает бессилие, но я не оставляю попыток и раз за разом продолжаю подниматься. Где-то с тридцатой попытки мне, наконец, удается оторвать голову от подушки. Волосы прилипают к лицу, и затылок обдувает приятным едва уловимым ветерком. Стараясь бороться с головокружением, я, опираясь на прикроватную тумбу, встаю. Ноги дрожат, как будто я пролежала месяц, а не сутки. Я жмурюсь, потому что мне тяжело, но не останавливаюсь. В горле вспыхивает жажда.
Я с трудом доползаю до дверей и открываю ее. Прижимаясь к стене, я бреду на кухню. В доме тихо, и я думаю, что родители на работе. Мама, по крайней мере, точно. А вот где папа я не знаю. Может быть, тоже ушел работать, ведь копаться в документах и всяких отчетах гораздо интереснее, чем провести какое-то время со своей дочерью.
Я добираюсь до кухни и наливаю себе в стакан воды. Осушаю его залпом. Наливаю еще и снова осушаю. Теперь мне лучше. Намного.
Когда я иду обратно в свою комнату, так как меня начинает клонить в сон, хоть я и так проспала огромное количество времени, я слышу чьи-то всхлипы в гостиной. Это привлекает мое внимание, и я со скоростью улитки иду в сторону гостиной.
― Успокойся, Ирина, ― слышу я надломленный голос папы.
Значит, он дома. И мама тоже. А как же ее работа?
― Она так долго спит, ― плачет мама.
Я замираю и пошатываюсь назад, но вовремя успеваю схватиться за стену.
― Она проснется, ― говорит папа.
― Знаю, Леша, знаю. Я просто переживаю за нее. Вот почему у нее снова случился этот обморок?! Когда… когда она упала, я подумала, ― мама резко замолчала, сделала глубокий вдох. ― Я подумала, что это конец.
Я слышу, как папа тяжело вздыхает.
Мама плачет. Моя мама плачет. Из-за меня. Значит, ей не все равно? Значит, в ее жизни еще есть место для меня? Значит, работа еще не целиком отняла ее у меня?
Я слушаю ее горькие всхлипы, и мое сердце начинает болеть, но как-то по-другому.
Прижавшись головой к стене, я слушаю, как мои родители страдают, и хочу подойти к ним, успокоить. Но я не делаю этого.
Я просто стою и впитываю их боль в себя.
Глава пятая
В понедельник я уже чувствую себя, как обычно, но ничто не способно вытеснить из моей головы мысли о слезах мамы, которые в субботу вечером она проливала из-за меня.
Мне крайне сложно сосредоточиться на алгебре.
Надежда Павловна устроила проверочную работу, и сейчас уже прошло больше половины урока, а у меня даже не переписаны примеры в тетрадь. Но, по правде говоря, эта проверочная заботит меня на данный момент меньше всего.
Я чувствую, как Ангел тыкает меня ручкой в спину. Он всегда так делает, когда пытается привлечь мое внимание, а не зовет меня по имени. Я поворачиваюсь к нему и вопросительно смотрю на него.
― Ты не пришла в субботу, ― говорит Ангел.
Я выгибаю левую бровь и не отвечаю, хотя удивлена, что он заметил мое отсутствие.
― Я просто…
Ангел не успевает договорить, как в наш почти-разговор вмешивается Надежда Павловна.
― Вишневская! Самарский! ― громко шипит она, и словно по команде весь класс оборачивается в нашу сторону. Ох, ненавижу, когда так смотрят. ― Разговариваете о чем-то интересном? Может, поделитесь со всеми? Потому что мне тоже любопытно знать, что важнее в данный момент проверочной.
Я тяжело выдыхаю и медленно отворачиваюсь от Ангела. Ну все, двойка в журнал обеспечена.
― Я спрашивал у нее совета, ― говорит Ангел спокойным голосом.
Надежда Павловна не ожидает, что кто-то должен ответить. Ее вопрос был риторическим. Я вижу, как лицо учительницы удивленно вытягивается. Ну да, я бы тоже на ее месте удивилась, нет, засмеялась бы, потому что слова Ангела абсурдны. Совет на уроке алгебры? У меня? Да я хуже всех знаю этот предмет в классе!
Надежда Павловна пристально смотрит на Ангела и жаль, что я не вижу его лица. Ее глаза так суровы и холодны, что у меня невольно начинают бегать мурашки по телу. Учительница математики всегда вызывает во мне такое неприятное ощущение.
― Это не место для бесед, ― наконец, произносит Надежда Павловна. ― Это школа, и идет проверочная, если вы, молодой человек, не забыли. Возвращайся к работе и не отвлекайся. А если еще раз увижу, что разговариваешь с кем-то, заберу тетрадь и поставлю двойку в журнал. И тебя, ― она переводит пронзительный взгляд на меня, ― это тоже касается.