Кэп, покончив с едой, сам моет тарелку и чашку в раковине. Поставив чистую посуду на буфет, возвращается на свое место.
— Благодарю вас, — говорит он и закуривает.
Я спокойно жду, что будет дальше.
— Представляете, — начинает он, глубоко затянувшись и выпустив дым, — кто-то вплотную занялся людьми Бенгала…
Я делаю удивленное лицо, стряхивая пепел.
— Кто же это может быть? .
Кэп пожимает плечами и вдруг усмехается:
— Кто бы он ни был, ему можно только пожелать удачи.
«Что же у тебя все-таки на уме?» — думаю я, с возрастающим интересом глядя на опера.
— И чего же удалось добиться этим ребятам? — интересуюсь я.
— Трупов уже выше крыши. Всего за один неполный рабочий день, — хмыкает капитан, хитро поглядывая на меня. — Кто-то валит кавказцев штабелями, и черт его знает, что будет дальше. А может, вы, Герасим, в курсе, чего ожидать нам, операм?..
— Вряд ли я сумею вам чем-нибудь помочь, но судя по вашим же рассказам о банде этого… как его… Бенгала… желающие его прикончить не остановятся, пока не доведут дело до конца, — размышляю вслух.
— Послушайте, Герасим, — кэп наклоняется ко мне через стол, — вы очень похожи по описанию на одного человека, который совершил в городе всего за два дня целый фейерверк преступлений.
— Вот уж никогда бы не подумал, что у меня криминальная внешность, — говорю, усмехаясь. — И что же это за преступления?
Капитан откидывается на спинку стула и пристально смотрит мне в глаза. Глубоко затягивается сигаретой и вдруг заливается веселым мальчишеским смехом. Я тоже улыбаюсь. Этот капитан еще тот типчик… Умный, зараза, чертовски умный опер.
— Хорошо, очень хорошо, — говорит он, отсмеявшись. — Я теперь более чем уверен в своих догадках. Но пусть так и будет… — Он встает, надевает фуражку. — Я тоже когда-то служил в ДШБ… Четыре месяца жарился в Афгане…
Капитан протягивает мне руку. Крепко пожимаем друг другу лапы. Хватка у опера железная. Молча идем к выходу. Кэп вдруг останавливается.
— Можно дать вам один совет, Герасим? — как-то странно спрашивает он.
— Конечно.
— Запоминайте… — И опер зачем-то перечисляет названия медицинских препаратов, которые, дескать, можно купить теперь в аптеке.
Я удивленно смотрю на него:
— Я совершенно здоров.
— Не то… — отмахивается опер. — Вы запомнили?
Я повторяю названия. Кэп удовлетворенно кивает.
— Когда купите все это, то соотношение жидкостей следующее… — И он объясняет, что нужно делать с этими лекарствами и как их правильно смешать. Не понимаю, к чему он клонит, но слушаю его очень внимательно.
— Я все запомнил, — заверяю капитана. — Но зачем мне это?
— Тест на микрочастицы пороха у вас на руке вы не пройдете. Поэтому примите к сведению, — опер усмехается. — У вас, Хмурый, прекрасные нервы. И вообще вы делаете то, что я хотел бы делать сам, но не могу. Я по другую сторону. Впрочем, в этой войне я с вами…
Не прощаясь, он выходит во двор. Я смотрю с крыльца ему вслед. Он не побоялся прийти один, хотя был уверен, что я именно тот, кого ищет его ведомство. Взглянув на свою правую руку, вижу: действительно, порошинки пробили тонкую резину перчаток и въелись в кожу. Усмехаюсь: этот полицейский далеко пойдет.
На часах половина десятого вечера, но на улице светло, как днем. Белые ночи в городе Питере.
На ночь глядя собираюсь прокатиться за город. Дли лета я одеваюсь несколько странновато: темные, плотно облегающие джинсы, поверх них — широкие спортивные брюки. На мне также темные кроссовки под замшу, белая футболка с высоким воротником, сверху — черная рубашка из джинсовой ткани (воротник подогнут внутрь, пуговицы расстегнуты до середины груди). Натягиваю еще и синюю спортивную ветровку с капюшоном. Молнию куртки застегиваю так, чтобы видна была только белая футболка. На голове у меня темная бейсболка с длинным козырьком. В небольшой молодежный рюкзачок запихиваю полотенце, туалетные принадлежности, какую-то книжку в мягком переплете, которую позаимствовал из библиотечки полковника. Глушитель и пистолет по отдельности — за пояс джинсов. У полковника имеется спортивный велосипед, его я и вывожу во двор. Заперев дом, качу к железнодорожной станции Удельная.
Для позднего времени народу на платформе — не протолкнуться. Летний период! Владельцы приусадебных участков, нагруженные саженцами, досками, сумками и рюкзаками немыслимых размеров, прут на «отдых».
У нас в России отдыхать означает строить свой сарай за городом, ковыряться на огороде и пить горькую. Купив билет, маюсь в толпе полупьяных дачников, ожидая электрички. По перрону ковыляет жирная неопрятная тетка с большой корзиной, предлагая сомнительного вида пирожки с мясом. Этими образчиками вокзальной кулинарии я не стал бы кормить даже бездомных собак. Жалко песиков.
Четверо мужиков, однако, покупают эти пирожки на закусь в дороге. С ними, я думаю, ничего не случится — судя по их фиолетовым носам, мужики настолько проспиртованы, что никакая отрава их не возьмет. Стоя рядом с ними, ощущаешь крепчайший дух невыветриваемого алкоголя и термоядерных сигарет отечественного производства.
Подходит электричка. Я пережидаю, когда основная масса «курортников» занесет свои пожитки в вагон. Повалив чье-то огромное оцинкованное ведро, как будто специально поставленное в проходе и набитое тяпками и совочками, пристраиваю наконец свой велосипед в тамбуре у стены, поставив его «на дыбы».
— Можно и поаккуратней! — рычит обиженный хозяин сбитого мной ведра.
Мужику лет сорок, на мясистом носу большие, в роговой оправе очки.
— Можно, но трудно, — усмехаюсь я и придерживаю свой транспорт, чтобы он не грохнулся кому-нибудь на голову.
Напротив меня на небольшом рюкзачке примостилась молоденькая девчушка. У нее на коленях сумка, откуда неожиданно высовывается забавная мордочка таксы. Собака с любопытством рассматривает рассерженного мужика в очках. Подумав немного, она тявкает на него разок-другой и снова прячется в сумку. Девчонка весело смеется.
— Расплодили собак, мать вашу, прохода от них нет… — бормочет мужик с ненавистью. — Выродки!
Девчушка с наивным удивлением косится на мужика. Что ж тут удивляться, милая. Злобы в людях за годы «реформ» накопилось достаточно. И все-таки, тятенька, вести себя следует скромнее. По крайней мере, в публичных местах.
Электропоезд тронулся. Оставляю велосипед у стенки и, сделав шаг, резко сдергиваю очки с носа мужика.
— Если тебе, мешок с тухлыми костями, не нравится то, что ты видишь каждый день, — говорю ему мягко и с любезным оскалом, — то я, как окулист-кооператор, бесплатно могу выдавить твои шнифты прямо здесь и сейчас.
Водружаю очки на место и, похлопав мужика по дряблой щеке, улыбаюсь:
— Подумай, родной, ведь бесплатно… Мужик, подхватив свои манатки и ни слова не говоря в ответ, ломится в забитый народом вагон. Гремят железки в его дурацком ведре.
Пожилая пара тихо засмеялась ему вслед. Такса снова высунулась из сумки и победно тявкнула.
Выгружаюсь на платформе в Комарове. Первая мысль на свежем воздухе: нужно обязательно купить машину. Права у меня есть, денег трофейных уже вполне достаточно для приобретения транспорта посерьезней, чем велосипед.
Пролетаю по пустынным в этот час улочкам дачного поселка. Народ разошелся по домам.
Нахожу нужную улицу и проезжаю по ней до конца, к лесу. Улицы здесь не асфальтированы, а плотно утрамбованы местным грунтом. Немного пыльные, усеянные прошлогодней хвоей. Низкие кустики вереска подступают из леса вплотную к дорогам. Раньше тут можно было, выйдя из дома и не углубляясь в лес, набрать корзину черноголовых боровиков за двадцать минут, а сейчас в окрестных лесах все вытоптано несметными полчищами городских грибников и ягодников. В тех укромных уголках, где по осени после первых заморозков мы собирали белые грузди и волнушки, папоротник полег под ногами сотен тысяч искателей даров леса.