По отделению объявлен аврал; этой ночью никто не спит.
«Медицина оборотней» уже давно выпросила у властей отдельное здание, стоящее в стороне от общего корпуса Мунго, и недавно сюда переехала.
Двухэтажное серое здание, окруженное забором и забранное решетками — ввиду опасности для общества его пациентов; врачи делают всё возможное, чтобы другие больные Сент–Мунго нигде не пересекались с их подопечными.
В покой постоянно прибывают пациенты.
Здание глухо и окружено многими защитными чарами, поэтому издали оно кажется безмолвным. Внутри же стоит оглушительный скулеж и волчий вой.
Среди прибывающих есть даже дети.
Вот красивая, благополучная на вид пара — молодые мужчина и женщина; на руках у измученной женщины скулит сын, постоянный клиент Сент–Мунго.
Муж выглядит очень больным.
Их, как и большинство прибывших в Мунго в эту ночь, все знают и встречают как старых знакомых.
— Опять не помогает? — участливо спрашивает медсестра.
— Мы дали две дозы… Мы просто боимся еще увеличивать… — устало говорит молодая женщина. — А помогать перестало еще вчера.
— Правильно боитесь, последствия передозировки могут быть летальными, — кивает сестра. — Не беспокойтесь, мальчика сейчас посмотрят. На вид ничего страшного. За профессором Грейнджером уже послали.
Женщина выдыхает и закрывает глаза.
— А мистер Люпин как себя чувствует? Не хочет прилечь здесь?
— Страшно хочу, — огрызается муж.
Сестра невозмутимо отвечает:
— И прекрасно. Сейчас приготовлю вам палату.
Сестра выбрасывает из палочки серебристую стрекозу, которая несет наказ:
— Палаты мистеру Теду Люпину и Коннору Люпину. Состояние удовлетворительное.
Подходит другая сестра, в руках ее склянки:
— Люпины? Профессор Грейнджер будет через десять минут, а пока он просил передать вам это…
Маленькому Коннору — лекарство, большому Теду — другое, миссис Люпин — успокоительное.
— Ваши палаты готовы. Пройдемте за мной.
Виктория Люпин садится на кровать в своей с Коннором двухместной палате и в который раз думает, как она докатилась до жизни такой.
Как всё могло быть иначе.
Как и где она была бы сейчас, если бы не вышла влюбленной осьмнадцатилетней девчонкой за Тедди Люпина.
И если бы не родила Коннора.
Сестра заглядывает в палату, чтобы проследить за действием лекарств и сообщить, что мистеру Люпину в его палате тоже стало лучше и он передает всем привет.
Виктория благодарит — и на ее языке замерло много слов, которые она бы хотела передать мистеру Люпину, но не передаст.
О том, как обнаружила после свадьбы, что он болен ликантропией куда серьезнее, чем она могла бы представить.
О том, что говорили врачи после первого приступа Коннора.
О том, что их заверяли: это редчайший случай, исключение, в котором никто не виноват. Просто так сложились гены, раз в сто лет бывает, потому что в роду обоих родителей были носители вируса ликантропии и оба заражены одним вирусом, самым тяжелым — вирусом Фенрира Грейбека.
О том, что предсказать это было невозможно, потому что у Виктории вирус никак не проявлялся, и оба ее брата абсолютно здоровы.
Виктория знает. Ведь она именно потому так легко восприняла признание Тедди, что он заражен ликантропией, что для нее это ничего не значило. Она сама заражена — и абсолютно здорова.
Оказывается, всё бывает по–другому…
Наверное, потому, что ее отца Фенрир укусил не в полнолуние, как отца Тедди? Ведь ее отец не стал оборотнем, а отец Тедди им был.
Да что сейчас гадать!
Успокаивающее профессора Грейнджера безупречно. Виктория спокойно сидит в ожидании… чего? Лекарств? Исцеления?
Следующего утра, признается она себе. Это единственное и верное лекарство. Сейчас ничего не поможет и не помешает — надо просто дождаться утра. А утром полнолуние кончится, и будет всё хорошо, у нее будут нормальный и здоровый сын, здоровый муж. Словно и не было этой ночи — ее надо просто перетерпеть. А потом наслаждаться жизнью… До следующего полнолуния.
Камин в палате вспыхивает зеленым, и является профессор Грейнджер.
Мрачный, недобро глядящий из‑под свисающей челки… Держащий в руках горячий бокал.
— Доброй ночи, миссис Люпин.
— Привет, Бобби.
В конце концов, они ровесники. То есть, она старше Бобби на два года. Профессор — в двадцать лет!
А ей двадцать пять. Мерлин, а она себя чувствует на все пятьдесят…
Бобби тем временем осматривает Коннора.
После лекарства Бобби Коннор совершенно успокаивается и спит ангельским сном до утра.
— Ты опять совершил чудо. Я уже не надеялась…