— Какие-то проблемы? — осторожно спрашиваю, выруливая на главную дорогу. Он молчит, смотрит в боковое окно, барабанит по колену.
— Все нормально.
Пожимаю плечами, понимая, что разговаривать он не желает. Его настроение до сих пор для меня загадка, не умею разгадывать тональности его голоса и оттенки карих глаз. Знаю только одно, когда он три дня назад улетел в Грозный, оставив на меня дела, его дико не хватало, рука все порывалась схватить телефон и позвонить ему, чтобы услышать ободряющие слова, поддержку. Ни разу не позвонила, Эмин сам звонил в конце дня, интересовался, как прошел день, обсуждали текучку или трудные для меня вопросы. Сухо и по-деловому.
Подъезжая к дому, кто-то звонит ему на мобильник, с любопытством кошусь на Эмина, он поджимает губы, с неохотой отвечает на звонок. Заезжаю во двор, глушу машину, щелкаю пальцами, обращая на себя внимание. Глазами указываю на ключ, Эмин кивает головой в понимании, его разговор больше односторонний, от него тока и слышно: «да», «нет», «угу».
В своей комнате сбрасываю на пол деловой костюм, иду в ванну. Долго смотрю в свое отражение. Говорят, что с кем поведешь, от того и наберешься. Вот истинная правда. Если бы мне два месяца назад сказали, что я буду все держать в себе, дозировать улыбки и смех, не поверила б. Конечно, не всегда я была сухой, собранной сукой, как один айтишник сказал мне спину, чаще всего с непробиваемым лицом сидела перед заказчиками, инвесторами и другими серьезными людьми. До тотального контроля, как у Эмина, над своими эмоциями мне еще расти и расти.
Завтра предстоит ехать в эту «дыру», не хотелось, но надо, раз Умаев сказал. Он свои слова на ветер не бросает. Так что поплавать в бассейне перед сном самое то. Переодеваюсь в купальник, задерживаюсь еще в комнате, чтобы собрать в поездку небольшую сумку сменной одежды, вдруг и вправду задержимся на два дня. Джинсы и рубашку я одену с утра, толстовка, футболка и спортивные штаны — для деревни сойдет, если останемся.
Беру полотенце, телефон, общение с подругами сейчас свелось к трепу в чате в вайбере. Встречались редко, мне некогда было в будни, а выходные предпочитала выспаться, не тусить в клубах до утра. Знаю, что многим такие изменения в поведении пришлись не по душе, я вдруг нашла время для книжек, фильмов, до которых ранее у меня не доходили руки.
Так, Лиза в Монако, ищет себе «жирную рыбку», другие девочки кто где, но в Москве остались единицы. Пишу какую-то глупость в чат, в ответ приходят смайлики, некоторые оставляют голосовые сообщения, которые заставляют улыбаться от дурости. У всех сегодня похоже хорошее настроение.
Внезапно налетаю на что-то влажное, прохладное. Вскидываю глаза и цепенею. Передо мною стоит мокрый, голый Эмин. Ну как голый, плавки это такое легкое недоразумение, которое нетрудно исправить.
Слежу за капельками воды, скользящие с его лица вниз, замирают на подбородке, потом падают на грудь. У него хорошо развита грудная клетка, человек тратит время и на тренажерный зал. Нет у него сумасшедшей растительности на груди, всего лишь заманчивая темная дорожка от пупка, прятавшая за эластичной тканью плавок, дальше природная скромность не позволила опустит глаза.
— Я купаться… — голос сипит, во рту невообразимая сухость и полное отсутствие каких-либо слюней. Эмин не кивает, даже не моргает, в упор смотрит мне в глаза темнеющим взглядом, от которого у меня все тело покрывается мурашками, а низ живота ноет от волнения.
Стоит истуканом, даже не делает попытки прикоснуться ко мне, не сокращает между нами минимальное расстояние, когда еще чуть-чуть и моя кожа будет соприкасаться с его кожей.
Я делаю шаг сама, обнимаю его за шею, прильнув к губам. Сама целую. Иногда инициативу надо брать в свои руки, иначе до скончания века будешь ждать первый шаг от принца.
Принц еще держится, не отвечает на мой поцелуй, словно мраморная статуя, только учащенное дыхание выдает в нем живого человека. Прижимаюсь к его влажному телу, путаясь пальцами в волосах, раздражая кожу подбородка щетиной. Что у него в голове, только ему самому известно, но где-то программу «выдержка» клинит, и Эмин прижимает меня к стене, отбирает главную роль. О нежности можно забыть. У меня через минуту начал дико болеть рот, но в мыслях не было его оттолкнуть. Я упивалась его дикостью, упивалась его напором, отвечала на поцелуи в его же зверской манере, голодного животного. Мы, как два первобытных человека, осознавшие влечение друг к другу. Движения языка хаотичны, дерзкие, укусы на грани боли с толикой ласки.