Съ этими словами онъ взялъ у нея изъ рукъ карандашъ и рисунокъ и принялся измѣнять послѣдній. Джесси намѣревалась рѣзко запротестовать, но уже въ слѣдующую минуту замѣтила, что ея карандашомъ водила теперь очень опытная рука и что нѣсколько твердыхъ штриховъ его совершенно исправили ошибку.
— Да вѣдь вы утверждали, что не умѣете рисовать! — воскликнула она, колеблясь между гнѣвомъ и удивленіемъ.
— Это — только маленькое диллетантство, которое я не осмѣливаюсь выдавать за талантъ; оно мнѣ должно подкрѣплять мою критику. Вотъ пожалуйте, миссъ Клиффордъ! — и Густавъ подалъ дѣвушкѣ рисунокъ.
Джесси молчаливо взглянула на листъ бумаги, а затѣмъ на своего собеседника.
— Право, я удивляюсь вашей разносторонности, доказательство которой вы опять только что дали. Вы представляете собою все возможное, мистеръ Зандовъ!.. Вы — политикъ, журналистъ, художникъ...
— И купецъ! — дополнилъ Густавъ. — Вы забываете самое главное, чѣмъ я болѣе всего выдѣляюсь. Да, я — своего рода универсальный геній, но къ сожалѣнію раздѣляю судьбу каждаго генія — меня не признаютъ современники.
Его полуироническій поклонъ въ сторону собесѣдницы показывалъ, что въ настоящій моментъ онъ и ее признаетъ подобной „современницей“.
Джесси ничего не отвѣтила на его замѣчаніе и принялась складывать свои рисовальныя принадлежности.
— Становится немного свѣжо, мнѣ лучше будетъ вернуться домой. Пожалуйста не безпокойтесь, я пришлю за этими вещами лакея, — сказала она, послѣ чего, легкимъ движеніемъ руки отклоняя помощь Зандова, взяла со стола рисунокъ и вышла изъ бесѣдки.
Густавъ смотрѣлъ ей вслѣдъ, качая головой.
„Я, кажется, серьезно попалъ у нея въ немилость, — подумалъ онъ. — Уже нѣсколько недѣль она совершенно не та, что была прежде. Я предпочелъ бы вынести самыя тяжкіе нападки на мой эгоизмъ и безсовѣстность, нежели эту холодную сдержанность и горечь. Кажется, и для меня наступила крайняя пора выступить съ истиной. Но нѣтъ, я не смѣю рисковать будущностью Фриды. Слишкомъ рано наступившая катастрофа можетъ погубить все“.
XI.
Снаружи предъ желѣзной рѣшеткой виллы остановился экипажъ. Это возвратился домой Францъ Зандовъ. Онъ прошелъ прямо въ садъ и, бѣгло поздоровавшись съ братомъ, сказалъ ему:
— А, ты уже здѣсь? А гдѣ же барышни?
— Миссъ Клиффордъ только что покинула меня.
— А миссъ Пальмъ?
— По всей вѣроятности она на берегу моря. Съ момента своего возвращенія я еще не видѣлъ ея.
Францъ Зандовъ нетерпѣливо окинулъ взглядомъ нижнюю часть сада; ему видимо было непріятно, что Фрида не вышла къ нему навстрѣчу, какъ дѣлала это обыкновенно.
— Я съ самаго утра не видѣлъ тебя, — недовольно обратился онъ къ Густаву. — Ты заявилъ, что тебѣ необходимо уйти по важнымъ дѣламъ, но я все же расчитывалъ, что ты черезъ нѣсколько часовъ покажешься въ конторѣ. Что за дѣла, занявшія тебя на цѣлый день?
— Во-первыхъ, я былъ у банкира Гендерсона.
— Вотъ какъ? Навѣрно по поводу новаго займа, на который теперь въ М. открыта подписка? Мнѣ пріятно, что ты самъ переговорилъ съ нимъ объ этомъ.
— Ну, конечно по поводу займа, — подтвердилъ Густавъ, не чувствуя никакихъ угрызеній совѣсти отъ того, что оставлялъ брата въ томъ заблужденіи относительно своего дѣлового усердія, хотя при обозрѣніи галлереи банкира не обмѣнялся съ послѣднимъ ни однимъ словомъ относительно этого займа. Однако, такъ какъ онъ не ощущалъ никакой охоты подвергнуться экзамену о своемъ дальнѣйшемъ „полезномъ“ времяпровожденіи, то быстро добавилъ: — кромѣ того пришлось заняться однимъ дѣломъ частнаго свойства. При послѣднемъ визитѣ къ намъ миссъ Гендерсонъ познакомилась съ миссъ Пальмъ и почувствовала къ ней сильнѣйшую симпатію. Удивительно, какъ это тихое, боязливое дитя всюду успѣваетъ одерживать побѣды! Миссъ Клиффордъ тоже съ перваго же момента стала другомъ этой дѣвушки.
— О, миссъ Пальмъ вовсе не такъ тиха и робка, какъ ты думаешь, — возразилъ Францъ Зандовъ, взоры котораго все еще искали чего-то на морскомъ берегу. — За ея внѣшней сдержанностью скрывается глубоко страстный, совсѣмъ незаурядный характеръ. Я оамъ этого не предполагалъ, пока случай не открылъ мнѣ.
— И съ тѣхъ поръ ты тоже покоренъ ею. Откровенно говоря, Францъ, я совершенно не узнаю тебя. Ты обращаешься съ молоденькой, къ тому же посторонней тебѣ дѣвушкой съ такой деликатностью, а порою даже съ такой нѣжностью, какой никогда не встрѣчалъ отъ тебя твой единственный и притомъ превосходный братъ.