Джесси съ опущенными глазами и горящими щеками слѣдила за этимъ разсказомъ, вырывавшимъ одинъ за другимъ всѣ шипы, ранѣе коловшіе ея душу. Ей казалось, что она сама испытываетъ освобожденіе отъ тяжелаго гнета, какъ только спала мрачная завѣса, столь долго прикрывавшая „эгоиста“.
— Да, миссъ Клиффордъ, о наcлѣдствѣ теперь и говорить нечего, — послѣ небольшой паузы, съ нѣкоторой злобой произнесъ Густавъ. — Правда, оно было предложено мнѣ и къ достиженію его я приложилъ немало труда, но не для себя, а для настоящей, имѣющей на него право, наслѣдницы. Къ сожалѣнію я также принужденъ отказаться отъ чести стать компаньономъ торговаго дома Клиффордъ. Вся редакція „Кельнской Газеты“ обязала меня торжественной клятвой вернуться къ нимъ, какъ только окончится мой отпускъ, да и, откровенно говоря, мнѣ вовсе не было бы по душѣ на долгое время заняться „цифрописаніемъ“. Я снова возьмусь за свое старое знамя, котораго я вовсе не покинулъ такъ позорно, какъ вы упрекаете пеня. Ну-съ, такъ какъ же: вы все еще считаете мою работу за конторскимъ столомъ заслуживающей такого презрѣнія, какъ говорили мнѣ до сихъ поръ?
Джесси взглянула на него смущенно, пристыженно, по все-таки съ чувствомъ безконечнаго счастья.
— Я была несправедлива къ вамъ, мистеръ Зандовъ, — промолвила она. — Правда, вы сами виноваты въ этомъ, но... я прошу у васъ прощенія.
Она не могла протянуть Густаву руку, такъ какъ онъ, разъ завладѣвъ ею, вообще не выпускалъ ея изъ своихъ рукъ; но теперь онъ наклонился къ этой рукѣ и поцѣловалъ ее. Джесси на этотъ разъ спокойно допустила это.
— Я уже долгіе-долгіе дни съ радостью ожидалъ сегодняшняго объясненія, — сказалъ онъ улыбаясь. — Неужели вы думаете, что я хотя бы одинъ часъ вынесъ повелительное обращеніе со мною брата и ваше презрѣніе, если бы не былъ увѣренъ въ томъ, что въ концѣ концовъ услышу отъ васъ просьбу о прощеніи?
— И Фрида дѣйствительно состояла только подъ вашимъ покровительствомъ? — спросила Джесси съ сильно бьющимся сердцемъ. — Вы не любите ея?
— Фрида — моя милая племянница, а я — ея глубокоуважаемый дядя; этимъ и исчерпываются наши взаимоотношенiя. Такъ какъ она теперь обрѣла своего отца, то и я становлюсь совершенно излишнимъ въ качествѣ „лица, внушающаго уваженіе“, старшаго надъ нею. Но такъ какъ мы теперь заговорили какъ разъ о любви, Джесси, то... мнѣ нужно обратиться къ вамъ еще съ однимъ вопросомъ.
Видимо молодая дѣвушка угадала, что это будетъ за вопросъ, — по крайней мѣрѣ все ея лицо вспыхнуло заревомъ. Она не осмѣливалась поднять глаза, да это было и не нужно — Густавъ опустился предъ нею на колѣна, и она была вынуждена взглянуть на него, когда онъ съ теплымъ чувствомъ произнесъ:
— Моя любимая, дорогая Джесси, теперь я долженъ попросить прощенія! Я велъ интригу, я лгалъ также и тебѣ — это я не могъ отрицать, но за это я сильно пострадалъ, такъ какъ ты заставила меня выслушать много-много горькаго. Но со времени моей встрѣчи съ тобой по крайней мѣрѣ одно осталось и правдивымъ, и твердымъ — то чувство, которое возникло во мнѣ, когда я впервые взглянулъ на твои голубые глазки. Такъ положи же гнѣвъ на милость!
Джесси очевидно всецѣло была расположена къ милости — объ этомъ сказали Густаву ея глаза, прежде чѣмъ ея уста вымолвили это. Зандовъ съ бурной радостью вскочилъ съ колѣнъ, и помилованіе было дано ему самое полное и въ смыслѣ обычныхъ формальностей не оставлявшее желать ничего большаго.
Черезъ полчаса онъ и Джесси вошли въ комнату Фриды, гдѣ Францъ Зандовъ все еще находился со своей дочерью. Густавъ взялъ Джесси за руку и, подойдя къ брату, торжественно произнесъ: