И наконец, сэру Уилоби было тяжело терять в своем домашнем окружении лицо, которое он привык видеть каждый день. Он был весьма низкого мнения о слуге, который, когда ему отказывали от места, не молил, чтобы его оставили в Паттерн-холле. Тот же, кто уходил от него по собственной воле, представлялся ему законченным злодеем. Намерение Вернона покинуть Паттерн-холл и оскорбляло и пугало нашего джентльмена, наделенного столь чувствительной душевной организацией. «Придется все-таки уступить ему Летти Дейл», — подумал он, испытывая горечь благородной души, вынужденной пойти на компромисс, навязанный человеческой низостью. Дело в том, что сэр Уилоби со свойственной ему дальновидностью, едва состоялся его торжественный обряд обручения с мисс Мидлтон, отвел мисс Дейл роль гувернантки его детей, которая то и дело обращается к нему за советом об их воспитании. План этот не предусматривал ее замужества.
И все это должно рухнуть! Ну что ж, пусть они женятся и живут поблизости, в каком-нибудь коттедже на опушке парка. Вернон сохранит свой пост, а Летиция — свою преданность сэру Уилоби. Впрочем, надо быть готовым к тому, что преданность может не устоять перед подобным искусом. Брак подчас вытравляет величайшую страсть из ветреного сердца женщины, даже самой, казалось бы, постоянной. Женщина являет нам особенно разительное доказательство торжества животного начала над духовным. Что делать, иной раз приходится идти на риск!
С Верноном у сэра Уилоби выработался определенный полемический прием — приведя свои доводы, тотчас, не дожидаясь ответных возражений, удаляться. Сейчас, однако, ему не хотелось вступать с ним в препирательства — он предпочел оставить эту пару, принимающую столь горячее участие в судьбе юного Кросджея, в убеждении, будто он все еще обдумывает свои намерения относительно мальчика и что поэтому его лучше до поры до времени не беспокоить. В отношении людей, которые становились ему поперек пути, Уилоби проявлял подчас сверхъестественную проницательность.
Пока суд да дело, он наказал своим тетушкам, мисс Изабел и мисс Эленор, пригласить Летицию погостить в Большом доме. Он задумал целую серию званых обедов, а поэтому не мешало заручиться приятной собеседницей; к тому же умная женщина, являющая собой чудо преданности и постоянства, может послужить молодой девушке образцом для подражания. Окончательно решиться на то, чтобы отдать Летицию Вернону, было свыше его сил; довольно того, что он придерживал эту возможность, как козырь.
Сэр Уилоби умел читать и в тех сердцах, которые не бились в унисон с его собственным. Заметив, что его душевные движения подчас не находят сочувственного отзвука у Клары, он начал постигать в ее характере нечто такое, что могло дать повод миссис Маунтстюарт-Дженкинсон для ее нелепого и безусловно неудачного определения: «Фарфоровая плутовка». Слова эти, разумеется, были лишены какого бы то ни было разумного основания, и все же — стоило вообразить Клару в виде изысканной статуэтки, как вам начинало чудиться, будто ее фарфоровые черты подернуты легкой, неуловимой зыбью невинного озорства и что сквозь них проступает проказливость лесной нимфы. Неоспоримое сходство Клары с фарфоровой статуэткой как бы заставляло принять и вторую часть двусмысленного определения, данного миссис Маунтстюарт. Оно было ему ненавистно, и вместе с тем отделаться от него он не мог.
Временами — и тут уж никуда не денешься! — Клара и в самом деле походила на нимфу, заглядевшуюся на фавна и невольно перенявшую некоторые его черты, его насмешливый изгиб рта и длинные, чуть раскосые глаза. Когда она играла с Кросджеем, невольно вспоминалась дама из басни, превращавшаяся в кошку; она уходила в игру всецело; казалось, вся ее природная живость только и ждала появления этого мальчика, чтобы вырваться наружу. Такая физическая подвижность в его подруге даже нравилась сэру Уилоби — она говорила о здоровье. Однако что-то в ее разговоре все больше начинало его беспокоить. Она как будто совсем не стремилась к тому, чтобы сделаться уютным гнездышком для его души. Он доверчиво обнажал свою грудь перед прекрасной подругой, а та встречала его холодом стальных копий. Она рассуждала — иными словами, противопоставляла ему свое воинствующее невежество. Она спорила с ним при посторонних, при Верноне, например, а тот, по-видимому, был ею так очарован, что склонялся на ее сторону. Влияние — та же власть, и свою власть над Верноном она доказала на балу у леди Калмер, уговорив его танцевать, несмотря на весь его печальный опыт в этой области; мало того что она заставила его танцевать с нею в паре, она вертела им так же ловко, как мальчик вертит волчок, не давая ему заваливаться набок. Сэр Уилоби радовался этому едва ли меньше самого Вернона, ибо все, что говорило о могуществе его невесты, было ему лестно. Итак, приняв в расчет Кларино влияние на Вернона, он возобновил с нею разговор о юном Кросджее и, со свойственной ему методичностью, начал с того, что посвятил ее в свои планы, дабы она привыкала отождествлять его интересы с ее собственными.
— Ну что, старина Вернон не заговаривал больше с вами о мальчишке?
— Мистер Уитфорд меня о нем спрашивал.
— А меня не спрашивает!
— Боюсь, что он возлагает на меня слишком большие надежды.
— Видите ли, любовь моя, он только и мечтает свалить Кросджея на меня, чтобы самому улизнуть в Лондон. Он помешался на мысли «проложить себе дорогу пером». Я же к нему привязан, и мне неприятно думать, что он ради жалкой мзды сделается литературным поденщиком, строчащим всякую чушь под чужую диктовку. Мне он нужен. Своим отъездом он оскорбит меня и потеряет в моем лице друга. Не следует подвергать чрезмерному испытанию мое дружеское расположение: тот, кто меня оскорбляет, перестает существовать.
— Как? — воскликнула Клара и испуганно взглянула на него. — Как это — перестает существовать?
— Он перестает существовать для меня — как будто его никогда и не было.
— Несмотря на всю вашу привязанность?
— Скажите лучше: в силу этой привязанности. Человеческая душа — загадка, и в этом смысле я не являюсь исключением. Итак — как бы я о нем ни сожалел, с ним покончено. Разумеется, ни с кем, кроме вас, я не буду так откровенен. Словом, зла я ему не желаю, плохим христианином меня никто назвать не посмеет, но…
Сэр Уилоби слегка передернул плечами.
— Ах, Уилоби, говорите со мной, как с другими, пожалуйста! Мне слишком тяжело!
— Но, Клара, милая, вы ведь с вами — одно. Вы должны знать меня со всех сторон, не только с хорошей, но и с той стороны, которую вам угодно считать дурной.
— А я тоже должна говорить вам все?
— Ну, в каких грехах могли бы исповедаться вы?
Она молчала. Отчаянная решимость волною поднялась было в ее душе. Поднялась — и спала.
— В малодушии, — выговорила она наконец. — В неумении высказаться до конца.
— О, женщины! — воскликнул он.
Женщина не мужчина; от нее не ждут ни героических добродетелей, ни чудовищных пороков. Ей незачем обнажать тайники своей души.
Он продолжал, и по его тону она поняла, что он подвел ее к самому алтарю своего святилища.
— Да, я признаюсь вам и в тех чувствах, которые меня не возвышают, ибо они должны дать вам представление о некоторых сторонах моего характера. Говорю вам со всем смирением, что во мне слишком много той самой гордыни, которою так щедро наделен отпавший ангел, враг человеческий.
Клара опустила голову и подавила вздох.
— Да, да, это, конечно, гордыня, — сказал он, задумчиво любуясь своим открытием и осеняя себя черным пламенем демонизма.