Он наглотался столько морской воды, что если бы его высушили, то получился бы целый мешок соли.
Досталось медвежонку и от дельфинов. Перед самым его носом выскакивали они из воды и ныряли обратно, сопя, как дикие кабаны в лесу.
Ну, прыгнули бы разок — и довольно. Так нет! Раз сто выныривали они под носом у медвежонка, словно звали его с собой поиграть под водой.
Потом к бедняге пристали чайки. Они приняли медвежонка за каравай хлеба, упавший с корабля. Сколько было чаек, каждая раз по десять тукнула острым клювом в голову, и скрипели они при этом, словно несмазанные двери.
Медвежонок как мог отбивался и от чаек и от дельфинов. Он и кока принял за дельфина и страшно на него зарычал.
Не нырни кок вовремя, получил бы он порцию когтей!
Наконец-то медвежонок опять с людьми в синих воротниках. Ну, эти не обидят. Зверюга сидел в тёплом камбузе и, не стесняясь, кончал вторую миску компота.
Наливайко, сидя перед медвежонком на корточках, не мог на него налюбоваться. И коку теперь совсем не было стыдно, что он упал в воду.
— Ешь, насыщайся, курносый! — гладил кок медвежонка. — Ну и ясно-прекрасно у нас получилось с тобой, а? Не упади я за борт, что бы с тобой стало? Ну, что? Ешь, не смущайся. Я тоже, когда на флот прибыл, смущался, а теперь, сынок, мне всё ясно-прекрасно и необыкновенно хорошо.
Кок Наливайко и сам был необыкновенный краснофлотец. Он готовил для команды «Гневного» такие обеды и ужины, придумывал такие воздушные и вкусные пирожки, такие удивительные пирожные и мороженое, что, сколько было кораблей на флоте, все они завидовали команде «Гневного».
Но особенно удавалась коку подливка к котлетам. Он её сам придумал и назвал «радость вахтенного».
Однажды прибыл на «Гневный» маршал. Осмотрел всё, проверил. Карие глаза у него всё светлели и светлели, и улыбка не сходила с лица.
Дошла очередь и до камбуза. Там всё сверкало и блестело и аппетитно пахло подливкой «радость вахтенного».
— Здравствуйте, товарищ Наливайко! — сказал маршал. — Я слышал о вас много хорошего.
— Служу трудовому народу! — отчеканил кок.
— Скажите, какие ваши обязанности?
Наливайко не моргнув глазом ответил:
— Огонь!
— Объясните, — сказал маршал.
— Товарищ маршал, — не задержался с ответом Наливайко, — когда я кормлю команду хорошо, то и орудия стреляют лучше. А кроме того, я состою в боевом расчёте и могу заменить хозяина орудия. Выходит, кругом для меня одна задача: огонь!
Маршал крепко пожал руку Наливайко…
Вот в какие золотые руки попал медвежонок!
Наверно, он это понимал, потому что, съев один бачок компота, потребовал ещё второй и глазами, и носом, и хвостом.
Только было Наливайко хотел выполнить просьбу нежданного гостя, как вдруг ударила боевая тревога: командующий приказал миноносцам атаковать вражескую эскадру.
— Ну, будь жив, сынок, — сказал кок. — Я тебя тут замкну… А ну стой, погоди! Мы сейчас стрелять начнём, и у тебя с непривычки в ушах может лопнуть…
Кок быстро заткнул медвежонку уши ватой, схватил противогаз и выбежал из камбуза.
В ночном мраке невидимыми стремительными тенями мчались миноносцы на врага.
Всё замерло на кораблях, лишь глухо дышали мощные вентиляторы да у кока в камбузе что-то попискивало в духовом шкафу плиты.
Наверно, это упревала рисовая каша.
Корабль взлетал то вверх, то вниз, как будто катался на салазках в оврагах.
В животе у медвежонка было полно, все страхи остались позади. Делать было нечего. Надо было спать. И медвежонок принялся сладко посапывать.
Снились ему родной лес, тёмная и тёплая берлога. Хорошо в ней рядом с мамкой-медведицей! И старший брат здесь тоже.
А в лесу-то ветер! Гнутся и трещат деревья, сечёт их дождь. Гроза хозяйничает в лесу!
Вот уж и у берлоги шумит вода, вот ворвалась, затопляет берлогу…
Медвежонок взвизгнул и проснулся. Он был по брюхо в воде и спросонок никак не мог понять, что происходит вокруг.
Скупо горела синяя лампочка. В камбузе плескалась вода. А по воде, как живые, плавали разные камбузные вещи. Они подлетали к медвежонку, стукали его по носу и отлетали обратно.
Вот подплыла какая-то миска и наметилась в лоб. Медвежонок утопил её. Но на смену миске плыли ведро и веник. А потом бросились в атаку медная кастрюля и доска, на которой режут мясо.
Медвежонок отбивался налево и направо, но врагов всё прибывало. Бился он с посудой не на жизнь, а на смерть — грыз, мял, царапал, шлёпал лапами по воде.
А чтоб веселей было воевать, ревел медвежонок во всё горло, но его совсем не было слышно, потому что шторм ревел ещё громче.
«Гневный» на полном ходу валился с борта на борт. Волны, свободно разгуливая по палубе, забирались и на камбуз…
Тут командиры миноносцев передали по радио во все помещения кораблей и на верхнюю палубу:
— Идём в атаку! Усилить бдительность!
Один за другим неслись миноносцы вперёд…
Вот на секунду, чтоб прицелиться, зажгли миноносцы прожекторы и, как солнцем, осветили чужие корабли.
На всех миноносцах взвыли сирены. Теперь сирены будут выть до тех пор, пока не кончится атака.
Корабли неприятеля опоясались огнём ответных выстрелов. Не замолкая, стреляли и миноносцы.
При первых же залпах «Гневного» медвежонок перестал сражаться с посудой. Хоть и заткнул ему кок уши ватой, всё же громовые залпы встряхивали медвежонка, как мешок с орехами. От воя пронзительных сирен миноносцев медвежонку стало совсем страшно.
Вот миноносцы развернулись для залпа. Послышалось резкое шипение. Десятки громадных торпед вырвались из аппаратов и, ввинчиваясь в чёрную воду, пошли на противника.
«Гневный» ближе всех подобрался к флагманскому кораблю врага и почти в упор выпустил в него все свои торпеды.
Сделав своё дело, «Гневный» повернул и полным ходом стал уходить под огнём противника.
Вдруг что-то тяжёлое сильно ударило медвежонка по голове. Ему показалось, что на нос упало полено. Что-то липкое поползло по его морде, залепляя глаза. Потом ударило ещё раз, и белый дым окутал весь камбуз.
Егорка
До рассвета не отпускал Большой флот остатки неприятельской эскадры. Чуть забрезжило утро — сначала гидросамолёты, второй раз бросившиеся на противника, а потом подводные лодки Большого флота добили противника, ещё защищавшегося из уцелевших орудий.
Скоро над тем местом, где шёл недавно враг, только волны шумели равнодушно да однообразно кричали чайки.
Сдавалось и море. И оно поняло, наверно, что ничем ему не устрашить краснофлотцев, хоть подымай волны с морского дна до самого неба.
Море пошумело ещё для порядка и стало виновато плескаться у серых бортов кораблей.
Тут и взвились на мачте «Маршала» разноцветные сигнальные флаги:
«Отбой боевому учению!»
Все линкоры, в том числе и те, которые недавно тонули в огне и взрывах, вошли в строй кильватера Большого флота, потому что это было не сражение, а боевая учёба.
Вот опять замелькали разноцветные флаги на «Маршале». Командующий благодарил командиров и краснофлотцев «Гневного».
Тесно стало на море, когда весь Большой флот двинулся к родным берегам. Немало тут было линкоров, тяжёлых и лёгких крейсеров, лидеров, миноносцев, подводных лодок, канонерок, торпедных катеров.
С «Гневного» донеслось громкое «ура». Краснофлотцы узнали о благодарности командующего. Вдруг Рыбка крикнул: